Те же и Скунс

Семёнова Мария Васильевна

– Ага!.. – обрадовался Осаф Александрович. – Что, что вы там говорили насчёт того, что я Скунса нашёл?..

Симагинские страдания (продолжение)

Как устроить, чтобы компания дачных воришек, привыкшая безнаказанно гадить в домах стариков, не только зареклась на дальнейшее, но и в зародыше похоронила всякую мысль о возмездии за наказание?.. А очень просто. Сделать, чтобы им было очень, очень страшно.

Tак как никогда в жизни не было и, даст Бог, не будет.

Страх определённой интенсивности имеет свойство крепко запоминаться. Как и место, где этот страх приключился. Туда совсем не хочется возвращаться…

На полу жалкими кучками валялись мелкие вещи, выброшенные из шкафа и ящиков. Старый будильник с разбитым стеклом и вывалившимися шестерёнками: его расколотили об печку. Перевёрнутые постели, большое зеркало, на котором губной помадой было начертано нецензурное слово…

Трое двадцатилетних оболтусов неторопливо закусывали хозяйской едой, открывая трёхлитровые банки с огурчиками-помидорчиками, компотами и вареньем, Они дегустировали содержимое, потом выплёскивали его на пол и доставали новую банку.

…И тут, распахнутая страшным ударом, грохнула о стену входная дверь. Без каких-либо предупреждений в дом влетел жуткий омоновец. Пёстрый камуфляж, тон-фа, бронежилет, на лице чёрная маска, у пояса наручники, автоматное дуло зловеще смотрит вперёд… Семён Фаульгабер в полном боевом снаряжении был зрелищем не для слабонервных.

– Лечь на пол!!!

Троицу одновременно хватил кондратий. У одного выпал изо рта надкусанный огурец, другой так и замер с раскупоренной банкой в руках, не замечая, что маринад стекает на брюки. Третий начал сползать с колченогого табурета, на котором сидел.

Автомат щёлкнул предохранителем:

– Лечь!!!

Повторный приказ сопроводили такие чудовищные матюги, что у державшего банку ослабли от ужаса пальцы. Трёхлитровый сосуд выскользнул на пол и треснул с глухим хлопком, прозвучавшим, как выстрел.

Этот звук – мама, мама, СТРЕЛЯЮТ!!! – прозвучал сигналом к истерике. Двое одновременно бросились к распахнутому окну, но один оттолкнул другого, и менее везучий с воем устремился в кухонную дверь. Третий от отчаяния попытался прошмыгнуть мимо Кефирыча, только лучше бы он этого не делал. Удар, нанесённый в четверть силы (не убивать же, действительно!), пронёс довольно крупного парня через всю комнату и распластал на полу. Среди раздавленных помидоров, растоптанных огурцов, сваренной для внуков малины, сухарей и немудрёных конфет, выброшенных из буфета…

Он попробовал подняться, но прямо на него кувырком опрокинулся тот, что пытался удрать через кухню. Беглец прилетел обратно спиной вперёд, параллельным курсом прилетели два его зуба, а следом мягко выпрыгнул Лоскутков. Саша был экипирован примерно так же, как Фаульгабер, и производил не меньшее впечатление. Воришки, оказавшиеся под прицелом уже ДВУХ автоматов, совершали на полу броуновские движения и неконтролируемо заливались

соплями. Фаульгабер удовлетворённо отметил, что обделался и тот, и другой. Саша поправил у рта пуговку крохотного микрофона:

– Третий, что там у вас?

– Здесь третий, – послышалось из окна. Злоумышленник, спасшийся было во двор, проплыл над подоконником и смачно рухнул в общую кучу. Четыре часа назад, когда Катя с двоими спутниками прибыла в Симагино, Пётр Андреевич доброжелательно спросил её:

«А девушка, наверное, отдохнуть, грибочков пособирать?.. Только как же вы одна-то пойдёте? Мне, может, вас проводить?..»

Катя и Степашка с одинаковой лёгкостью запрыгнули в комнату, и Катя бодро осведомилась:

– Что с этими будем делать, товарищ майор? Пристрелим по-тихому, как тех вчера, или просто кастрируем?..

Известное дело – когда женщины идут в полисменши, в наёмницы или в террористки, никаким мужикам их не перещеголять по жестокости. Степашка стоял рядом, без суеты ощериваясь на пленных, которым случалось неосторожно пошевелиться.

– Снимай штаны!.. – садистски зарычал Кефирыч и пнул ногой первую жертву. Истерический скулёж и невнятные мольбы перешли в стадию потери человеческого облика. Когда выяснилось, что вместо кастрации предстоит всего лишь выпороть друг дружку – парни заголились чуть ли не с радостью.

Они хлестали один другого с такой палаческой страстью, которой никогда не добились бы от себя ни Кефирыч, ни Саша, ни Катя, ни самые решительные из числа симагинских огородников. Смогут ли они вообще смотреть друг на друга, когда к ним вернётся способность более-менее трезво соображать, а задницы, в кровь изодранные поясными ремнями, перестанут саднить? Не говоря уж про то, чтобы опять на что-нибудь решиться втроем?..

В эту осень больше не тронули ни одну дачу.

Миллионерша

Супруг Леночке Меньшовой достался по блату. Её первый засранец-муж удрал из семьи, когда тяжело заболела маленькая Танюшка. Странно и горько было теперь вспоминать, как романтично всё начиналось. Восемьдесят первый год, второй курс, байдарки, палатки… гитара у лесного костра… А через несколько лет, когда свалилось несчастье – тяжёлое осложнение после гриппа у младшей дочурки, вызвавшее остиомиелит, – и потребовалось превозмогать его день за днём, день за днём…

Конечно, внешне всё было обставлено более чем достойно. О позорном бегстве от общих проблем и маленького страдающего существа не возникало и речи. Гена просто встретил другую (естественно, не обременённую больными детьми). И, как человек глубоко порядочный, не счёл возможным тянуть «одиночество вдвоём» и притворяться любящим мужем.

После развода он какое-то время даже выплачивал алименты. А потом началось всеобщее обнищание; алименты достигли смехотворных размеров и наконец заглохли совсем.