Театр доктора Страха
Шрифт:
– Я слышал, сегодня ты поишь всех, Фрэнк, и подумал, что нельзя упускать такой случай.
– Конечно! Все, что желаешь, – ответил Фрэнклин, облегченно переводя дыхание. – Заказывай, что душе угодно.
Все что угодно, ибо все они отличные ребята, а ему не нужно спешить домой.
Да, в этот вечер пришлось долго возиться с замком парадной двери и внимательно осматривать каждую комнату в квартире. До тех пор, пока не убедился, что ни в шкафах, ни на полках, ни под раковиной ничего нет, спать он не лег. И, несмотря на духоту, так и не решился открыть
Его сон вновь был беспокойным, но к утру страх почти прошел. Ничего не случилось. Эта тварь уничтожена. И ничто больше не потревожит Фрэнклина.
Утро оказалось ясным и солнечным. Он открыл окно и впустил струю свежего воздуха. В такое утро поневоле становишься оптимистом, Фрэнклин чувствовал, как прохладный воздух омывает душу, очищая ее от всех тревог предыдущих дней. Фрэнклина ждала любимая работа и – он с удовольствием понял, насколько голоден, – превосходный завтрак.
Наслаждаясь ароматным кофе, он просматривал почту. Обычные приглашения на выставки и приемы; письмо от известного искусствоведа, который просил позволения процитировать несколько лекций Фрэнклина в новой книге, готовящейся к печати; гневное послание от художника, чью экспозицию он разругал две недели назад. Последнее доставило Фрэнклину особое удовольствие: бедные оскорбленные «творцы» – они не понимали, что неизменно обнаруживали собственное невежество и тем самым вооружали Фрэнклина для следующих атак. Это письмо он тоже сохранит на будущее – пригодится.
Что-то царапнуло по оконному стеклу. Как будто ветка дерева, но поблизости деревья не росли. Фрэнклин оглянулся, но ничего не увидел.
Раздался легкий шлепок, как будто что-то упало на пол. Фрэнклин откинулся на спинку стула и посмотрел вниз. Опять ничего.
Вооружившись ножом для бумаг, Фрэнклин вскрыл следующий конверт. Нельзя поддаваться тревоге, он не должен опять впасть в болезненное состояние последних дней.
Вдруг что-то метнулось к нему, быстро вскарабкалось по ножке стула и прыгнуло на плечо. Как будто белка – стремительная белка, летящая к его горлу, нацелив пять острых зубов.
Но это была не белка, а нечто обугленное и безобразное. Оно бросилось на Фрэнклина, выставив когти, длинные черные когти. Рука!
Фрэнклин вскочил. Рука вцепилась в его горло с недюжинной силой, и перед глазами поплыли малиновые пятна. Резкая боль пронзила все тело. Пошатнувшись, он все же сумел устоять на ногах. Слабеющими пальцами он потянулся к этой неуничтожимой твари, державшей его мертвой хваткой.
Ярость придала ему сил. После короткой борьбы он оторвал от себя страшную кисть и швырнул ее на стол.
Рука шмякнулась на гладкую поверхность, но тут же вскочила и помчалась к краю. Схватив нож для бумаг, Фрэнклин подбежал к столу и вонзил острие в обугленную руку. С минуту она корчилась, потом обмякла. Когда он вытащил нож, на нем была кровь.
Поспешно отыскав картонную коробку, Фрэнклин смахнул в нее казавшуюся мертвой кисть. Закрыв крышку, он налег на нее всем телом, переводя дыхание и пытаясь мыслить ясно
Рядом стояло тяжелое пресс-папье. Положив его на крышку коробки, он завернул все это во множество газет и туго перевязал побочной нейлоновой веревкой.
По дороге в офис он остановился на мосту Блэкфраэр. Час пик уже закончился, но движение оставалось довольно оживленным. Выйдя из машины, он перегнулся через перила и посмотрел в воду. Под мостом тянулась вереница барж, оставляя за собой пенный след, в котором крутились кусочки коры и щепки. Фрэнклин оглянулся. Никто не смотрел на него. Достав пакет, он секунду подержал его над водой – и отпустил. С тихим плеском тот упал в стремительную воду и утонул.
На работу Фрэнклин приехал с облегчением в сердце.
Новая галерея отличалась от других хорошим освещением. Пожалуй, даже слишком хорошим. Владельцу ее пришла в голову мысль установить источники света напротив каждой картины. В принципе, идея не отличалась новизной, но пользовались ею почему-то немногие. «Впрочем, в данном случае, презрительно подумал Фрэнклин, – лучше было бы отказаться от нее. При ярком свете недостатки сразу бросаются в глаза».
И он не просто подумал об этом – он высказала это вслух. Гладкие фразы слетали с его губ, радуя законченностью и совершенством. Поклонницы вновь толпились вокруг него. Он вновь обрел былое красноречие.
Где-то сбоку маячил владелец галереи, тщетно пытаясь выглядеть спокойным. Он и не мог ничего сделать. Не мог позволить себе оскорбить самого Фрэнклина Марша. Зато Фрэнклин Марш мог оскорбить любого – по собственному выбору.
– Каталог гласит, – это была его заключительная фраза, – что художник испытывает глубокое чувство незащищенности в этом бесчеловечном мире. Глядя на картины, я могу лишь сказать, что у автора есть основания чувствовать себя незащищенным – он просто не умеет писать картины!
Речь удалась. И вечер удался. Фрэнклин успел забыть о недавних горестях. Они померкли а сиянии его успеха. Все снова было хорошо. Вот и теперь он уезжал за город, чтобы провести несколько дней в обществе торговца, желающего проконсультироваться у Марша перед открытием выставки нескольких молодых и многообещающих художников. Все возвращалось на круги своя. И даже более того – теперь он заставит их хорошенько подумать, прежде чем выставлять всякий хлам. Фрэнклин Марш стал таким влиятельным, что теперь все они вынуждены спрашивать у него даже не совета, а разрешения.
Фрэнклин быстро ехал по дороге, ведущей из Лондона. В конце пути его ждал бокал хорошего вина и гостеприимство человека, который осознают, что без одобрения Фрэнклина Марша уже никто не добьется успеха в обманчивом мире изобразительного искусства.
Автомобиль свернул на боковую магистраль. Фары выхватили из темноты красно-белый указатель: «Осторожно. Ведутся дорожные работы».
Фрэнклин даже не позаботился сбавить скорость. Дорога была пустынной, а он считал себя опытным водителем.