Театр на Арбатской площади
Шрифт:
Батюшки светы родимые, уж не ошибся ли барин? Сроду Санька таких денег в руках не держала. Давал ей прежде отец копейку или по праздникам пятак на сласти — медовых сосулек из сухарного теста погрызть или сладких стручков… Но полтина!
Мальчишка тоже смотрел на серебряную монету, глазам не веря: вот уж раскошелился так раскошелился барин. Видно, изрядный богач, коли такие деньги отвалил.
— Звать-то тебя как? — наконец опомнившись, спросила Санька.
— Алексашкой.
— Алексашкой? — не
— Угу! Как у нас полтина пойдет? Исполу или как?
— Не врешь? Правда Алексашкой звать? — не отставала, выпытывала Санька.
Мальчишка истово перекрестился. Санька молча разглядывала неожиданного тезку. Вот так история! Сказала, усмехнувшись:
— Меня ведь тоже Александрой звать.
Пришел черед дивиться Алексашке. Дивиться и радоваться. Раз тезки — пироги с зайчатиной он вроде бы уже уплетал за обе щеки. Однако схитрил, сделал вид, будто не поверил:
— Врешь небось?
— А для чего мне врать? — Санька (была у нее такая привычка) чуть передернула плечом.
— Перекрестись.
— Вот еще! Не стану.
— Ну, стало быть, врешь!
— Вру, не вру, тебе-то что? Пироги пойдешь есть? Накормлю тебя, дурня, до отвала.
— У-у-у, сатана! — ласково ругнулся Алексашка. Немного помолчал, обдумывая. — Тут недалече, на площади, Федька со сбитнем стоит.
— Ну и пошли к нему.
— Нельзя.
— Плохой сбитень, что ли?
— Хороший! Медовый, с имбирем. Задолжал ему.
— Ох, и дурень ты, Алексашка! Денег-то у нас полтина — отдадим!
— А еще там бабушка Домна с пирогами.
— И ей задолжал?
— Не… Она без денег не дает. Жадина! А пироги хорошие. Один раз у нее стянул с горохом. Вкусный!
— Пошли на площадь, Алексашка. И пироги и сбитень — все под рукой.
— А как тебя величать-то? — уважительно поглядев на Саню, спросил мальчишка.
Санька помолчала, подумала, потом сказала:
— Александрой Лукинишной зови. Ну, куда нам? Веди. Мне дорога незнакомая…
— Все прямехонько да прямехонько, — забегая то с одного бока, то с другого и заглядывая Саньке в лицо, суетился мальчишка. — Вон сюда идите, Александра Лукинишна. Там канава. Не сюда, не сюда, тутотка грязь…
— Да что ты меня обхаживаешь? Хворая, что ли? — рассердилась Санька. — Не мельтеши перед глазами.
Но мальчишка не унимался:
— Скоро и дойдем, Александра Лукинишна. Отсюда и версты две будет!
«Эх, паря, паря, — думала про себя Санька, — и лихо же тебя подвело… Чего уж там… Вижу, страх берет, как бы с носом не оставила. Не бойся, накормлю, век будешь меня помнить!»
— На углу и стоит тот Федька со сбитнем. Вон-вон, стоит! И Домна с пирогами. И-и-и, сколько их! Может, и пареная репа имеется. Пареную репу возьмем, Александра Лукинишна?
Санька ответила сухо:
— Там видно будет.
— А как же, а как же… — Мальчишка снова сглотнул слюну.
Хорошо, когда в кулаке полтина. Санька шла с гордой уверенностью. Не зря батюшка всякий раз, вернувшись с базара, приговаривает: «Денежка всегда дорожку проложит».
Федька-сбитенщик представлялся Саньке примерно таким же, как ее новый знакомец и тезка: замурзанным, щупленьким, белобрысым, веснушчатым. Но она ошиблась. Парень был хоть куда — рослый, красивый! Как говорится, глаза сокольи, брови собольи, румянец во всю щеку.
Увидав Алексашку, он закричал:
— И близко не подходи! Катись колесом под горку. Ни кружки тебе, ни полкружки… Ишь нашелся на дармовщину хлебать! Стыд у тебя где? Под каблуком, а совесть под подошвой?
— Александра Лукинишна, — зашептал Алексашка, заглядывая Сане в лицо, — ты ему полтину покажи, он и помягчает. Только покажи…
Но Санька была не из тех, кто умеет кланяться. Она сама накинулась на сбитенщика:
— Чего разорался? Попрошайничать к тебе пришли, да? Наливай по кружке, да по большой!
Федор было огрызнулся:
— Нашла простофилю. Он мне задолжал за три…
— С полтины сдачу найдешь? — спросила Санька и покрутила перед Федором серебряную монету.
У того сразу голос изменился:
— Так бы и сказала.
— Ладно, наливай да поменьше языком чеши, — снова прикрикнула на сбитенщика Санька. А у самой в голове: «Коли есть чем звякнуть, так можно и крякнуть».
И хорош же был сбитень у Федора! Горячий, медовый, с имбирем, перцем, лавровым листом. Что и говорить, духовитостей не пожалели, когда варили.
А с полтины сдачи у него все же не нашлось. Еще не наторговал. Уговорились: пойдут к бабке Домне есть пироги, у нее всегда деньги водятся, она и разменяет.
И Домна встретила их криком. У всех был, видно, на примете белобрысый Алексашка. Каждому чем-нибудь досадил. Сама Домна сморчок сморчком: маленькая, сухонькая, а завопила так, что у Смоленских ворот голосище ее должен быть слышен.
— Шагай, шагай мимо, мошенник! Знаю тебя… Повадился таскать пироги! Только подойди — так тебя хрястну…
Она загородила собой глиняную корчагу, прикрытую сверху какой-то ветошью.
— Бабушка Домна…
— Ищи себе другую бабку, а от моих пирогов подалее.
Но Санька живо все уладила. И перед старухой повертела своей полтиной. Домна тут же пироги раскрыла.
— Каких прикажешь, красавица? Вот эти с горохом. Эти с потрохами. Эти с капустой. Эти…
— С горохом, с горохом бери, — под руку зашептал Алексашка. — Они подешевле.
Но Санька приказала:
— Пару давай с горохом… Другую пару с потрохами. А еще с голубикой, коли имеются такие…