Театр под сакурой
Шрифт:
Он вспоминал ту битву с такой теплотой, какую легко понять — ведь их флот победил — однако последние слова никак не вязались с этим тоном. Никому у нас не пришло бы в голову восторгаться разбитым, но не сломленным противником.
— Слушайте, Руднев-кун! — воскликнул Накадзо, прервав самого себя. — У меня есть гитара, настоящая, испанская, купил для театра, думал, пригодится когда-нибудь. Я бредил тогда Сервантесом и историей дона Жуана, но поставить их так и не получилось, а вот гитара осталась. Вы ведь играете на гитаре?
— Да, — кивнул я, — как всякий офицер РККА знаю четыре аккорда, иначе в армии — нельзя.
— Тогда окажите честь, — сказал Накадзо, поднимаясь и снимая со стены гитару, которую я как-то
— Это которая плещут холодные волны? — уточнил я, беря гитару и быстро принимаясь настраивать её в меру своих невеликих музыкальных способностей.
— Да, да, — кивнул Накадзо, — именно её.
Я взял первые аккорды, проверяя, хорошо ли настроил гитару и запел:
Плещут холодные волны, Бьются о берег морской… Носятся чайки над морем, Крики их полны тоской… Мечутся белые чайки, Что-то встревожило их, — Чу!.. Загремели раскаты Взрывов далеких, глухих.И тут на меня словно наваждение какое-то нашло. В воздухе послышался сначала едва различимый, а после всё более явственный запах гари, к нему примешивались и иные «ароматы», вроде пороховой вони и угольного дыма. Но были и менее неприятные ощущения, такие как холодный ветер, пахнущий морской солью, и сильная качка.
Там, среди шумного моря, Вьется андреевский стяг, — Бьется с неравною силой Гордый красавец «Варяг». Сбита высокая мачта, Броня пробита на нем. Борется стойко команда С морем, с врагом и огнем.Солёный ветер ворвался в кабинет Миёси Накадзо, зазвенел стёклами, дёрнул занавески. К голосу моему примешивался шум волн и крики чаек. Едва не заглушая мой голос, прозвучали звонки тревоги, застучали тяжёлые башмаки матросов по железу палубы. Вот уже и первые залпы гремят, уши закладывает, но я продолжаю петь, как будто если я сейчас положу ладонь на струны гитары и оборву песню, закончится всё, в том числе и это странное наваждение, охватившее меня, и я упаду замертво, как певец из легенды. Разрывают морскую гладь снаряды, взлетают к небу громадные фонтаны воды, солёные капли, будто кровь, стекают по лицу. Ни одного попадания, но это нормально — пока враг пристреливается. Наши орудия отвечают, посылая в чёрные дымы японской эскадры снаряд за снарядом. Рядом с дымами возникают белопенные столбы воды.
Пенится Жёлтое море, Волны сердито шумят; С вражьих морских великанов Выстрелы чаще гремят. Реже с «Варяга» несется Ворогу грозный ответ… Чайки! снесите отчизне Русских героев привет…Стоят, упёршись ногам в палубу, комендоры, ведут огонь, но пушки «Варяга» выходят из строя одна за другой. Японский снаряд врезается в трубу, снося верхнее колено. Погибли почти все дальномерщики боевой станции номер 1, в штурманской рубке пожар — один из первых снарядов попал в неё, снеся правое крыло переднего мостика. Осколками повредило фор-марс. Комендоры падают замертво у разбитых орудий, те, кто ещё может сражаться, шагают к другим, сбившиеся с ног фельдшера
Осколки снаряда, разорвавшегося у фок-мачты, летят по проходу огненными вестниками смерти. Врываются в броневую рубку, врезаются в тела штаб-горниста и барабанщика, тяжело ранят в спину стоявшего на штурвале рулевого старшину и легко ранят в руку ординарца командира. Самого капитана контузит, он покачивается, но держится на ногах, стирает кровь с лица.
Мы пред врагом не спустили Славный андреевский флаг, Нет! мы взорвали «Корейца», Нами потоплен «Варяг»! Видели белые чайки — Скрылся в волнах богатырь, Смолкли раскаты орудий, Стихла далекая ширь…От бортов исходящих дымом «Варяга» и «Корейца» отваливают шлюпки. Отважные корабли уже не могут продолжать бой, и потому команды покидают их. Матросы «Варяга» плывут к британскому «Толботу», с «Корейца» — к французскому «Паскалю». На самих кораблях остаются лишь добровольцы. Два мощных взрыва разрывают канлодку на куски, крейсер медленно тонет, погружаясь в морскую пучину, корма его объята пламенем.
Плещут холодные волны, Бьются о берег морской, Чайки на запад несутся, Крики их полны тоской… [13]Я кладу ладонь на струны после последнего неумелого аккорда, и наваждение отпускает нас. Растворяется в осенней серости бухта Чемульпо, пропадает и солёный морской ветер, и пороховая гарь, и угольный дым. Не знаю уж, что привиделось Накадзо, но он был столь же ошеломлён песней, да и не столько ей, сколько навеянным наваждением.
13
Слова песни «Варяг» Я. Репнинского.
Я отдал Накадзо гитару, которую тот рассеянно положил на стол, и мы оба опустились на стулья по обе стороны от него.
— Кстати, откуда вы, Руднев-кун, знаете наш язык? — спросил Накадзо, наверное, первое, что пришло ему в голову, лишь бы отрешиться от захлестнувшего нас наваждения.
— Мой отец не был реваншистом, — усмехнулся я, — а вот я — был. Именно из-за этого я начал ещё в гимназии учить японский и китайский, свято считая, что скоро грянет новая война на востоке. Отец поощрял мои увлечения и выделял деньги на учителей обоих языков. А после, на КВЖД, я уже сам учил молодых офицеров разведки китайскому.
— В наших планах пока нет спектаклей, где могла бы понадобиться ваша консультация, — кивнув, произнёс Накадзо.
— Я готов взяться за любую работу, — ответил я. — Я человек физически развитый, так что могу быть рабочим сцены или заниматься иным физическим трудом.
— Что же, — кивнул Накадзо, — нам, действительно, пора обзавестись хотя бы одним постоянным работником сцены. Поговорите с нашим директором Мидзуру Акино, она введёт вас в курс.