Театр Шаббата
Шрифт:
Это энергетика… я ее мгновенно чувствую, у меня сразу твердеют соски. И там, внизу, чувствую, и во всем теле. Мужчина должен быть большой и сильный. Еще важно, как он ходит, как сидит, как держится, аппетитный ли он. Эти ребята с тонкими сухими губами, они меня просто гасят, или книжные мальчики — знаешь, от которых пахнет карандашным грифелем. Я смотрю мужчине на руки — сильные ли, выразительные ли у него руки. Потом представляю, какой у него член. Не знаю, может, это смешно звучит, но я провожу что-то вроде исследования. Еще важно, как они двигаются, достаточно ли уверены в себе. Не то чтобы мне нравились элегантные — в элегантности вообще-то есть что-то животное. Это вопрос интуиции. Я что-то такое про них знаю, и всегда знала… В какой-то момент я говорю себе: „Всё, с этим я пойду“. Ну конечно, тогда уже надо дать ему понять, что путь открыт. И я пристально смотрю на него, заигрываю с ним. Вдруг рассмеюсь, или покажу ноги, или как-нибудь еще подам сигнал, что все в порядке. Иногда делаю смелый шаг, например, говорю ему: „Я бы не возражала встретиться с вами“. Ага, так и говорю! — она сама смеялась своей
Как отважно она на них охотилась! С каким жаром и как искусно она их возбуждала! А какое наслаждение ей доставляло смотреть, как они мастурбируют! С каким азартом она говорила с ним о похоти, о том, что теперь знает о ней, о том, что это такое для мужчины… И какие страдания эти воспоминания доставляли ему теперь! Он и представить себе не мог, что способен так мучиться. «Мне особенно нравилось смотреть, как они сами управляются, наблюдать, как они играют со своим членом, как он твердеет, насколько быстро, какой он формы, и еще: как они держат при этом руку. Все это меня заводит. Все ведь дрочат по-разному. Когда они перестают сдерживаться, когда отпускают себя — вот тут становится интересно! И еще, смотреть, как они кончают. Этот, ну Льюис, ему за шестьдесят, а он сказал, что никогда не дрочил при женщине. А руку он держит вот так, — она вывернула свое запястье так, что мизинец оказался наверху, а костяшка большого пальца внизу. — Так вот, они потом до того распаляются, что уже не могут остановиться, хоть и стесняются. Вот это мне и нравится больше всего — наблюдать, как они теряют над собой контроль». У застенчивых она нежно сосала несколько минут, а потом сама пристраивала их руку как надо, а своей рукой помогала им, пока они не почувствуют что сами справляются. Потом откидывалась назад и начинала тихонько поглаживать себя, а сама продолжала наблюдать. На следующем свиданье с Шаббатом она демонстрировала ему особенности техники разных своих любовников. Тогда это страшно его возбуждало… а теперь вызывало бешеную, просто сумасшедшую ревность; теперь, когда она была мертва, ему хотелось встряхнуть ее как следует, наорать на нее, потребовать, чтобы она это прекратила: «Только со мной, слышишь! Можешь с мужем, когда приходится, но кроме него только со мной!»
Вообще-то, он не хотел бы, чтобы она и с Матижей это делала. Нет, только не с Матижей! Прежде, когда ей случалось, хоть и редко, посвящать Шаббата в подробности этих отношений, они не вызывали у него ни малейшего эротического интереса. А теперь редкая ночь выдавалась, чтобы он не терзался фантазиями, — как Дренка отдается мужу, выполняя супружеский долг. «Как-то Матижа лежал в постели, и я увидела, что у него стоит. Я точно знаю: не прояви я инициативу, сам он ничего со своим членом делать не станет. Так что я быстро разделась и легла. Я бы не возбудилась, даже если бы испытывала к мужу сильное и нежное чувство. Я смотрела на его член — по сравнению с твоим, Микки, у него просто маленький петушок, да еще крайняя плоть… и, когда кожа оттянута, он гораздо краснее, чем твой… смотрела и думала, как мы совсем недавно с тобой… в общем, я хотела-то твой, большой и твердый, хотела почти болезненно. Как мне было отдаться ему? А ведь он меня любит! Он лег на меня, вошел и застонал, громко застонал. Почти заплакал. Он всегда быстро кончает, так что терпеть было недолго. Я поспала пару часов и проснулась от тошноты. Меня вырвало, пришлось принять миланту».
Да как он смеет! Наглец, хуцпан! Шаббат готов был убить Матижу. А кстати, почему я этого не сделал? Почему мы этого не сделали? Пес необрезанный! Пнуть его ногой, вот так, вот так!
…Однажды сияющим солнечным февральским днем Шаббат увидел вдовца Дренки у магазина «Стоп-энд-шоп» в Камберленде. Снег шел в эту зиму по четыре дня подряд, но вот наконец прекратился, и Шаббат, нацепив старую матросскую вязаную шапочку, в которой так хорошо было драить полы в ванной и на кухне и пылесосить комнаты, поехал в Камберленд, в бакалею, — одна из его еженедельных домашних обязанностей. Пантагрюэлевских размеров сугробы лежали по обочинам дороги, сверкали на солнце, так что он постоянно щурился. И тут он увидел Матижу, которого почти нельзя было узнать, так он изменился со дня похорон. На похоронах он молчал с каменным лицом. Его черные волосы стали совершенно седыми всего за три месяца. Он выглядел каким-то слабым и легким, лицо исхудало — за три месяца! Он казался очень пожилым человеком, даже старше Шаббата, а ведь ему всего пятьдесят с лишним. Гостиница каждый год бывала закрыта с Нового года до первого апреля, и Матижа приехал купить кое-какие мелочи, необходимые в его одинокой жизни в большом новом доме Баличей неподалеку от озера и отеля.
Балич встал в очередь прямо за Шаббатом. Он, хоть и кивнул Шаббату, встретившись с ним глазами, но явно не узнал его.
— Мистер Балич, меня зовут Микки Шаббат.
— Да? Здравствуйте.
— Вам говорит что-нибудь имя «Микки Шаббат»?
— Да, конечно, — любезно отозвался Балич, притворившись, что задумался на секунду. — Вы, должно быть, были моим клиентом. Я вас знаю по гостинице.
— Нет, — возразил Шаббат. — Я живу в Мадамаска-Фолс, но мы редко едим вне дома.
— Понятно, — ответил Балич, задержав на лице улыбку еще на несколько секунд, а потом вернулся к своим мрачным мыслям.
— Я вам напомню, откуда мы друг друга знаем, —
— Да?
— Моя жена учила вашего сына в средней школе. Розеанна Шаббат. У них с вашим Мэтью сложились добрые отношения.
— А-а, — он снова вежливо улыбнулся.
Шаббат никогда раньше не задумывался о том, до чего же он все-таки европеец, муж Дренки, задавленный условностями, вежливый европеец. Возможно, дело было в седине, в том, как велико было его горе, в его акценте, но сейчас он очень напоминал заслуженного старого дипломата из какой-нибудь небольшой страны. Такого Шаббат за ним не знал, его спокойное достоинство было для него сюрпризом, но, в конце концов, наши представления о других людях всегда очень условны. Даже если это твой лучший друг или парень, живущий через улицу и не раз запускавший мотор своей машины от твоего аккумулятора, он все равно рано или поздно превращается в размытое пятно. Муж — это просто муж. Стоит полностью осознать ситуацию — и воображение отступает и блекнет.
Шаббату довелось видеть Матижу на людях только раз, это было в апреле, еще до скандала с Кэти Гулзби. Шаббат пришел в гостиницу вместе с тридцатью членами Ротарианского клуба [4] . Бизнесмены собирались там на обед каждый третий вторник месяца. А он пришел в качестве гостя Гаса Кролла, владельца станции техобслуживания, у которого для Шаббата всегда находилось несколько анекдотов, услышанных от водителей грузовиков, что заезжали заправиться и сходить по нужде. Гас нашел в Шаббате прекрасного слушателя: даже когда шутки явно были не первого разбора, Шаббату вполне хватало того, что Гас редко давал себе труд вставить съемный протез, прежде чем пошутить. Гас явно видел свое предназначение в том, чтобы пересказывать другим эти шутки, и благодарный слушатель уже давно понял, что благодаря им картина мира рассказчика приобретает некую стройность, что они удовлетворяют его духовную потребность в проясняющем эту жизнь стройном повествовании, дают ему силы изо дня в день заливать в баки горючее. С каждой шуткой, исторгаемой беззубым ртом приятеля, Шаббат все более убеждался, что даже такому простому парню, как Гас, необходим в жизни какой-то проблеск смысла, нечто, призванное свести воедино все, что не попало в телевизор.
4
Всемирная организация представителей делового мира и интеллигенции.
Шаббат спросил Гаса, не пригласит ли тот его на собрание, где Матижа Балич выступит перед членами клуба с сообщением на тему «Гостиничный бизнес сегодня». К тому времени Шаббат уже знал, что Матижа давно и тщательно готовит свою речь и очень волнуется. Шаббат даже читал эту речь, вернее, первую, сокращенную ее версию. Дренка принесла ему почитать. Она отпечатала шесть страниц, старательно исправляя ошибки, но хотела, чтобы Шаббат еще раз посмотрел английский, и тот любезно согласился помочь. «А интересно излагает», — заметил он, прочитав текст дважды. «Правда?» — «Да. Динамично так. Как будто курьерский мчится. Нет, правда, замечательно. Но есть две проблемы. Во-первых, слишком коротко. Недостаточно подробно. Надо втрое длиннее. И вот это выражение, вот эта идиома неправильно употреблена. Нет такого выражения „метод проб и ошибок“. По-английски так сказать нельзя: воспользоваться методом проб и ошибок». — «Нет?» — «Кто подсказал ему это? Небось наша Дренка?» — «Да, глупая Дренка», — созналась она. «Пробок и ошибок», — поправил Шаббат. «Пробок и ошибок», — повторила она и записала на обороте последней страницы. «А еще запиши там, что он слишком рано кончил, — велел Шаббат. — Надо по крайней мере втрое дольше. Они будут слушать, — заверил он ее, — такого никто из них не слыхал».
Гас прибыл за Шаббатом на грузовике-тягаче по Брик-Фёрнис-роуд, и не успели они отъехать, как Гас принялся развлекать пассажира шутками, запретными для «приличных мальчиков» в городе.
— Как вам анекдоты, в которых не слишком уважительно отзываются о женщинах?
— Только такие и люблю.
— Значит так, один дальнобойщик уезжает в рейс. Жена грустит. Говорит, что ей одиноко, когда он уезжает. И вот он из рейса привозит ей скунса, большого, пушистого живого скунса, и говорит: «В следующий раз уеду — положи его с собой в постель, между ног». Она спрашивает: «А как же запах?» А муж ей: «Ничего, он привыкнет. Я же привык». — Ну раз понравился этот, — сказал Гас, услышав смех Шаббата, — то у меня есть еще один в том же духе.
Так, за разговорами, они быстро добрались до гостиницы.
Бизнесмены уже собрались в отделанном в деревенском стиле баре с деревянными балками под низким потолком и веселым, облицованным белой плиткой камином. Все столпились в одной небольшой комнатке, может быть, потому, что тут горел огонь, и это было уютно в холодный, ветреный весенний день, а может, потому, что на стойке уже были расставлены тарелки с чев'aпчиками, югославским национальным блюдом, а также фирменным блюдом гостиницы. «Надо будет как-нибудь приготовить тебе чевапчики», — сказала Дренка Шаббату в приливе посткоитальной нежности. Они тогда только недавно стали любовниками. «Готов есть из твоих рук что угодно». — «Три вида мяса, — объясняла она, — говядина, свинина и барашек. Все промолоть. Добавить лук и перец. Это что-то вроде фрикаделек, только по форме другие. Очень маленькие. Чевапчики обязательно надо готовить с луком. Лук мелко-мелко нарезать. Можно еще маленькие красные перчики, они очень острые». — «Звучит неплохо», — протянул удовлетворенный Шаббат, рассеянно улыбаясь. «Да. Обязательно угощу тебя чевапчиками», — с обожанием повторила она. «А я взамен просто затрахаю тебя». — «О, мой американский любовник, значит ли это, что ты собираешься заняться этим делом серьезно?» — «Со всей серьезностью». — «Усердно?» — «Еще как усердно». — «А еще что это значит? По-хорватски я научилась говорить все эти слова и не стесняться, а вот по-американски не умею. Научи меня!