Театр тающих теней. Под знаком волка
Шрифт:
Художник Саввин протягивает кольцо вернувшемуся к матери Владимиру, но тот столь же решительно отказывается.
— Не наше.
Саввин, не знает, что делать с роковой покупкой Набокова, которую, как знак случившейся смерти, не желают принимать ни вдова, ни сын.
— Уберите, голубчик! — говорит ему Парамонов. — Вы же от всей этой мистики проклятых колец, надеюсь, далеки! Уберите! С глаз долой! После разберетесь.
После… После…
«После чего?» — думает художник. Подходит к Набокову-младшему, кладет тому в карман кольцо с прозрачным желтым камнем. Кольцо, которое так странно вернулось в его жизнь в другой год, в
Художник Иннокентий Саввин берет за руку жену, собираясь уйти. И слышит, как недавний миллионщик Парамонов их останавливает:
— Спешите? Кажется, нам есть что обсудить.
И в ответ на быстрый взгляд коротко стриженной Марианны добавляет:
— Не модный дом. Это, возможно, позже. Когда запустим гаражи и заправки.
Охота духов Водана Агата Делфт. 1654 год. Декабрь
Сочельник.
В этот день с раннего утра в доме всегда пахнет по-особенному. Подарками в детстве Агату не баловали, некому было дарить ей подарки, но рождественские угощения в таверне «Три миноги» готовили всегда, и этот запах праздника и счастья остался в ней с тех самых пор. А теперь и детям ее достался.
Перед Рождеством Агата всегда печёт овальный хлеб с изюмом и начинкой — kerststol и шоколадные бублички — kerstkransjes, которые вешает прямо на Иерихонскую розу, которая и не роза вовсе, но всегда зелена, что в снежной пелене зимы глаз радует.
Эти ароматы с раннего утра будят детей. Да только в этом году ароматы праздника смешиваются с тяжким смрадом, идущим от больного — запах будто въедается в стены дома. И не дает насладиться ароматом праздника сполна. Или ей всё только кажется, и запах нечистот, которые они с Бригиттой выносят из-под больного день за днем, чудится только ей? Как запах лжи, в которой она теперь вынуждена жить.
Агата старается — на рождественский обед должен зайти глава Гильдии Святого Луки Мауриц с членами Правления — проведать больного художника. Только Глава может выправить им холсты и краски по специальной цене «для членов Гильдии». Красок и холстов почти не осталось, а деньги от проданных картин «Ван Хогволса» как сквозь пальцы утекают. Трехэтажный дом в холода топить, двух детей и троих взрослых кормить, да за калекой ухаживать — мази, притирки, лекари. Деньги только получишь, и их уже нет.
Агата старается. Накрывает стол и попутно, под доносящиеся с улицы звуки трубящего рога, рассказывает Анетте про духов Водана.
— Накануне Рождества духи под водительством Водана устраивают свою дикую охоту на неправедников, на всех, кто был нечестив в уходящем году.
— Ой, мамочка! Боюсь! Боюсь! — смешно закрывает ладошками личико Анетта. И тут же, раздвигая указательный и средний пальчики, подглядывает. — А что дальше?
Это в прошлое Рождество она еще малышкой была. Про духов Водана ей тогда муж рассказывал, и девочка заливалась слезами в три ручья. А теперь лукавит, точно уже не боится, но хочет пережить всю историю сполна. Муж эту историю больше не расскажет. Приходится Агате и бублички скручивать, и продолжать.
— А чтобы отвести злых духов от дома, что нужно делать?
— Нужно факелы жечь и можжевельником домик наш окур… окру… окуркивать, —
— Окуривать, — поправляет дочку Агата.
— Окукивать, — еще смешнее коверкает слово уже успевший перепачкаться в муке Йонас. Мальчик только учится говорить, лопочет без разбору, подхватывая словечки за сестрой.
— А в рог трубить будем? — забегает вперед дочка. До традиции, отпугивая злых духов, трубить в рождественский рог, Midwin-terhoorn, Агата сегодня еще не дошла, но Анетта с прошлого года всё помнит.
— И до самого Крещения в рог трубить будут?!
— Будут.
— Прямо с сегодняшнего дня?
— С сегодняшнего, — подтверждает Агата.
У них самих на чердаке в каморке старый рог из ольхового дерева мужниного рода хранится. Но сегодня и без их рога шума на улицах хватит, если к тому времени дочка еще не уснет. А если кто еще и в колодец дунуть надумает, так шума будет больше, чем от колокола на Nieuwe Kerk. В прошлые годы под звуки рога Агата сама будто в девочку превращалась, хотелось бежать на улицу, забыв про почтенный статус супруги члена Гильдии, младенцев на руках и молоко, сочащееся из груди. Но теперь не до рога.
— А в «бобового короля» играть будем? — не унимается дочка.
— Ну какой «бобовый король», Анхен! Важные господа придут. Председатель и члены Гильдии. Твоего отц… больного поздравить. Про нужные для писания картин вещи поговорить, без этих вещей у нас ни заказов, ни денег не будет.
— И что? Важным господам разве не весело в «бобового короля» поиграть? — изумляется Анетта. — А ты им предлагала?
И ведь предлагает же!
Стоит только чинно и солидно Главе Гильдии Маурицу вместе с Ван дер Пулом, Йоханесом и еще каким-то господином, который держится чуть в сторонке в тени, зайти в дом, раскланяться с калекой, который вместо поклонов еле водит рукой — спасибо, что водит, иначе как его за пишущего художника выдавать, — и сесть за стол, как выскочившая из кухни девочка с ходу успевает выпалить:
— Мамочка говорит, что важным господам негоже предлагать в бобового короля поиграть, а я ей не верю! Разве вам не весело? — И дергает Йоханеса за полу его сюртука.
Йоханес полон серьезности, но, глядя на оранжевые отсветы пламени в кудрях девочки, не выдерживает, улыбается.
— Анхен! Кто тебе разрешал к гостям выходить?! — негодует Агата, но обычно строгий и серьезный Ван дер Пул ее останавливает. Поднимает Анетту на руки.
— В бобового короля, говоришь?
Девочка кивает, и рыжие вспышки словно разлетаются от ее волос. В глазах потерявшего в осеннем взрыве дочку художника стоят слезы.
— И то правда! Мы совсем забыли, как это весело. Поможешь взрослым вспомнить?
— Какое ребячество! Мы не намерены задерживаться, — возражает Председатель Мауриц. — Каждого в своем доме на рождественский ужин ждут.
Но Ван дер Пул уже садится к столу, сажая маленькую Анетту на тяжелый деревянный стул рядом.
— Подождут. У кого дом полон и все домашние на месте и в добром здравии, могут и подождать тех, кто в этом году лишился близких. Или здоровья.
Главе Гильдии Маурицу возразить нечего. Йоханес садится рядом с Анеттой с другой стороны. А Маурицу и пришедшему с ними господину, которого Агата где-то видела, но не помнит, где именно, остается сесть напротив, против света, так, что лица их почти не видны.