Театр теней: Фантастические рассказы
Шрифт:
— Да мы проходили это уже сто раз!
— Ну еще разок. Всего лишь раз. Итак, вы стояли на тропе и тут услышали приближающиеся шаги.
— Да не шаги,— заметил Фолкнер,— Поначалу я не понял, что это шаги. Просто звуки.
— И они вас напугали?
— Напугали.
— Чем?
— Ну-у, темно, да еще заблудился и…
— Вы думали о туземцах?
— Ну да, время от времени.
— А может, чаще?
— Чаще,— согласился Фолкнер.— Наверное, все время думал. Пожалуй, с тех самых пор, как понял, что заблудился.
— Но в конце концов поняли, что это шаги?
— Нет. Не понял, пока не увидел туземца.
— Только одного?
— Только одного. Старика. Мех у него был совсем седой, а лицо пересекал шрам. В темноте шрам выглядел рваной белой полоской.
— Вы уверены насчет шрама?
— Да.
— И насчет возраста?
— Он выглядел старым. Весь седой, с головы до ног. Шел медленно, прихрамывая.
— И вы не испугались?
— Ну конечно испугался, но не так сильно, как ожидал.
— И убили бы его, если б могли?
— Нет. Убивать его я бы не стал.
— Даже ради спасения собственной жизни?
— Да, разумеется. Но я не думал об этом. Просто… ну, я просто не хотел с ним путаться, вот и все.
— Вы хорошо его разглядели?
— Хорошо, да. До него было не дальше, чем сейчас до вас.
— А вы бы узнали его, если б встретились снова?
— Я узнал его…— Смутившись, Фолкнер умолк на полуслове,— Минуточку… Погодите минуточку.
Он потер лоб ладонью, и вдруг глаза его расширились.
— Я видел его еще раз! Я узнал его. Тот самый.
— Почему же вы не…— вспылил Уоррен.
Но тут вмешался Барнс, подсказавший Фолкнеру:
— Итак, вы снова его видели. Когда?
— В палатке, когда лежал больной. Открыл глаза, а он прямо передо мной.
— Просто стоял на месте?
— Ну да, стоял и глазел на меня, будто хотел проглотить взглядом своих огромных желтых глазищ. А потом он… потом…
Двое других терпеливо ждали, пока он вспомнит.
— Я был болен,— продолжал Фолкнер.— Наверное, без памяти. То есть не в себе. Не уверен, но мне показалось, что старик протянул руки — скорее, даже лапы — он протянул лапы и коснулся моей головы с двух сторон, по бокам.
— Коснулся? По-настоящему, физически коснулся вас?
— Легонько. Очень ласково и только на мгновение. А потом я уснул.
— Мы опережаем события,— с беспокойством сказал Уоррен.— Вернемся к тропе. Вы увидели туземца…
— Да мы уже разбирали это,— с горечью проронил Фолкнер.
— Давайте попытаемся еще раз,— попросил Уоррен.— Вы говорите, что туземец прошел совсем близко от вас. То есть вы говорите, что он уступил вам дорогу и обошел кругом…
— Нет,— возразил Фолкнер,— вовсе я этого не говорил. Это я уступил ему дорогу.
В инструкции сказано, что достоинство нельзя ронять ни при каких обстоятельствах. Достоинство и престиж человечества превыше всего. Конечно, идет речь и о доброте, и о готовности помочь,
И слишком часто оно подменяется самодовольным чванством.
Чувство собственного достоинства не позволит нам сойти с тропы, чтобы уступить дорогу — пусть уступают дорогу и идут стороной другие существа. А как следствие человеческое достоинство автоматически низводит всех остальных в позицию низших существ.
— Мистер Барнс,— заявил Уоррен,— дело в наложении рук.
Лежавший на койке человек перекатил голову по подушке, обратив к Уоррену бледное лицо, и посмотрел так, будто удивился его присутствию. Тонкие бескровные губы зашевелились, медленно и едва слышно выговаривая слова.
— Да, Уоррен, причина в возложении рук. Эти создания, подобно Иисусу, наделены неким неведомым человеку даром исцеления.
— Но это дар судьбы.
— Нет, Уоррен,— возразил капеллан,— не обязательно. Все может обстоять совершенно иначе: быть может, это вполне человеческий дар, приходящий с достижением интеллектуального или духовного совершенства.
— Не понимаю,— ссутулившись, признался Уоррен.— Просто не верится. Не могут эти лупоглазые твари…
Подняв глаза, он взглянул на капеллана. Лицо священника вспыхнуло нездоровым румянцем от внезапного приступа жара, дыхание его стало поверхностным и прерывистым, веки смежились. С виду он уже ничем не отличался от покойника.
В том отчете психолога третьей экспедиции говорится о чувстве собственного достоинства, строгом кодексе чести и довольно примитивном этикете. Разумеется, отчет соответствует истине.
Но человечество, сосредоточенное на собственном достоинстве и престиже, даже не допускает мысли, что чувство собственного достоинства присуще и другим. Человек готов быть добрым, если его доброту примут с соответствующей благодарностью. Он готов броситься на помощь, если эта помощь провозглашает его превосходство. Но здесь, на Ландро, никто даже не потрудился предложить туземцам хоть какую-то помощь, ни на мгновение не допустив, что эти недомерки с совиными глазами — не просто застрявшие в каменном веке дикари, что они не только соринка в глазу или кость в горле. Люди никогда не принимали туземцев всерьез, хоть порой это и представляло некоторую угрозу.
И не обращали на них внимания до того самого дня, когда перепуганный мальчишка сошел с тропы, чтобы уступить дорогу туземцу.
— Учтивость,— сказал Уоррен,— вот в чем разгадка. В учтивости и возложении рук.
Встав с табурета, он вышел из палатки и тут же повстречал вознамерившегося войти Фолкнера.
— Как он? — поинтересовался тот.
— Точь-в-точь как остальные,— качнул головой Уоррен.— Болезнь хоть и припозднилась к нему, но ничуть не умерила свою ярость.
— Значит, нас осталось двое,— констатировал Фолкнер.— Двое из двадцати шести.