Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери (сборник)
Шрифт:
Сегодняшняя трапеза не была исключением, но в этот день толстяк, казалось, светился изнутри от каждого прожеванного кусочка, каждой облизанной ложки, каждой крошки, подобранной с кончиков пальцев. Малыш подумал, что в жизни не видал более счастливого человека, но, почти закончив трапезу, толстяк остановился, словно увидев где-то вдалеке нечто невероятно угнетающее.
– Должен признаться, мальчик, это, без сомнения, была лучшая последняя трапеза, которую только можно пожелать, и разделить ее я не хотел бы ни с кем другим.
– Последняя? – спросил малыш, чувствуя, как сжимается его желудок и комок подкатывает к горлу.
– Боюсь,
Малыш послушался и спросил:
– А что там?
– Для всех, кому придет в голову поинтересоваться – а таких будет немного, – это мои диабетические инъекции.
– Но там… не они, ведь так?
Толстяк улыбнулся.
– Видишь? Ты в который раз доказываешь, что я в тебе не ошибся. Смышленый, умный мальчик. Добрый, смелый – как ты запутываешь следы, добираясь сюда, не давая им возможности найти этот дом. Если бы они вошли сюда и увидели, что я достиг размеров небольшой планеты, то поняли бы, что я и не пытался стать эстетически установленным, и поместили бы меня под арест. Не думай, мальчик мой, что и ты избежал бы сурового наказания, хотя, думаю, оно и рядом не стояло бы с тем, что обрушилось бы на мою голову, как проклятие с небес. Они, без сомнения, распорядились бы разобрать одну или две стены моего дома, чтобы крану было удобнее вытащить меня наружу и водрузить на платформу грузовика. Я отказываюсь подвергаться публичному унижению, чтобы меня поднимали в воздух, словно какого-то вьетнамского слона, и везли в одно из этих «исправительных учреждений», где меня, в конце концов, усыпили бы, как бродячую собаку. Нет, спасибо большое, мне такого не надо.
Он раскрыл футляр и вынул первый из трех шприцов.
– Если мне уготован подобный конец, то лучше я уйду со сцены по собственному сценарию.
Введя в вену содержимое первого шприца, толстяк взглянул на своего последнего сотрапезника и сказал:
– Позволь мне признаться, что для меня было большой честью и удовольствием проводить время в твоей компании, дорогой разносчик и мой лучший друг.
– Правда? – ахнул малыш. – Я ваш лучший друг?
– Лучше не бывает, – ответил толстяк, вдвигая поршень второго шприца. – И я буду скучать по тебе до скончания времен.
– Я тоже буду скучать. Вы мой единственный друг.
Глаза толстяка подернуло поволокой.
– Гляди ж ты, барыга не соврал, сказав, что это самая сильная дрянь из всех, что есть в продаже.
Он взял третий шприц.
– Послушай меня. Когда я усну, никому не сообщай хотя бы день. Обещаешь?
– Обещаю.
– Я тебе верю. Хочу, чтобы тебе хватило времени… времени…
– На что? – Голос малыша дрожал, словно он действительно был плаксивым слабаком, как все говорили. – Времени на что?
Толстяк схватился за длинную и тонкую серебряную цепочку, висевшую на шее, и аккуратно сорвал ее. На цепочке болтался ключ.
– Времени, чтобы ты взял из этого дома все что угодно. Книги, фильмы, музыкальный центр, все. А потом с этим ключом ты пойдешь в банк. Я уже все устроил. Служитель отведет тебя к моей банковской ячейке. Этот ключ от нее.
– И что в ней?
– Три вещи… Да, кстати, бог троицу любит… – Толстяк сделал третью инъекцию. Его начало трясти, он протянул руку и сжал обе руки мальчика.
– Три вещи: конверт с деньгами, много денег, не
Малыш не мог произнести ни слова и просто кивнул.
– Конечно, сделаешь, я и не сомневался. – Хватка толстяка ослабла, руки тихо скользнули на постель. – Я засыпаю.
Его голова упала набок, но глаза вдруг открылись.
– И еще одно, – прошептал он. – Помни, никто не осмелится тебя дразнить, если ты научишься давить авторитетом. Ха! Остался еще порох…
С этими словами он уснул, напевая под нос песенку, которой малыш не знал.
Через несколько минут малыш вытер глаза и высморкался. Он потянулся, чтобы поцеловать толстяка в щеку, и тихонько ушел. Но предварительно собрал в коробку нетронутые куски пиццы.
Толстяку не понравилось бы, если б пропала годная еда.
Всю свою жизнь я читал произведения Великого Человека. Он не переставал удивлять, радовать или намеренно ужасать. Он научил меня грации метафор и важности не отпускать руку с пером далеко от своего сердца. Я надеюсь, что моя лепта в этой книге напомнит читателю о фальшивых мумиях, морских гигантах с разбитым сердцем и о тех, кто глубоко за полночь совершает трагические открытия.
Гэри А. Браунбек
Татуировка [23] (Бонни Джо Кэмпбелл)
В будке у входа на ярмарку Макгрегор купил у однорукого дядьки целую ленту билетов, и они с Сильви Росс прокатились на машинках, потом на «Зиппере», на горках и наконец сели на двойное колесо обозрения. Они взлетали, вертелись и кружились так быстро, что казалось, на них не действовала гравитация. Когда их кабинка оказалась на самом верху, Макгрегор поцеловал Сильви в раскрасневшиеся щеки, а потом и в губы. За ее симпатичными обнаженными плечами лежал целый мир, полный возможностей. Потом гигантская машина понесла их обратно к земле, и Макгрегор, охваченный восторгом падения, проорал:
23