Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери (сборник)
Шрифт:
– Жаль, что у нас ничего не получилось, – сказала Сильви. – Наверное, мы – одна из твоих трагических историй.
Макгрегор уложил в багажник электромобиля последнюю коробку с теплыми вещами и пригласил бывшую невесту зайти выпить кофе. Когда она отказалась, он снял очки и протер их полой рубашки.
Надев их обратно, Макгрегор увидел, что Сильви улыбается и качает головой, глядя на него как на ребенка. Когда она выехала на улицу, Макгрегор выглянул за ворота, провожая взглядом серебристый электромобиль, похожий на космический корабль. Тогда же ему в глаза бросился рекламный щит «Окружной ярмарки», с 4 по 9 августа. Это же сегодня, удивился Макгрегор. Он ощутил знакомое покалывание кожи,
Когда я писала «Татуировку», то думала прежде всего о «Человеке в картинках». Я долго подозревала, что такие татуировки не ограничиваются кожей, и теперь подтвердила это. Рассказ дал мне возможность посмотреть, как истории путешествуют по телу человека. Рэй Брэдбери – один из важнейших американских философов, и меня с детства вдохновляли его произведения.
Для меня большая честь попасть в этот сборник. Спасибо Хайди Белл за помощь с рассказом.
Бонни Джо Кэмпбелл
Перемотка [24] (Одри Ниффенеггер)
Стоя на верхней палубе, у носового ограждения, Елена наблюдала, как корабль под странным углом пытается пройти низкий каменный мост. Рядом с ней молча стояли еще несколько человек, а палубой ниже команда работала над проводкой корабля. На корме оркестр играл Эллингтона; должно быть, там танцевали пары – аккуратно, сосредоточенно. Большинство пассажиров спали в каютах внизу.
24
Когда Елена уходила из своей каюты, ее отец, Льюис, тоже спал – без зубных протезов щеки и губы ввалились, через приоткрытый рот вырывался негромкий храп. Это зрелище ее пугало.
– Лишь бы он утром проснулся, – молилась она каждый вечер, хотя была не особо верующей. – Пока что не забирай его у меня.
«Персефона» – не самое крупное круизное судно. На борту – триста пассажиров и сто пятьдесят человек команды. Елена прежде не бывала в морском круизе и мысленно приготовилась к игре в лото, морской болезни и навязчивым попутчикам, хотя отец убеждал ее, что это «совсем не такой» круиз.
– Он тихий, в основном – экскурсии по церквам и лекции о Матиссе. Ты же никогда не была в Риме или Барселоне, тебе понравится. Средиземноморье в июне очень спокойное. Не волнуйся ты так, маленькая.
Она кивнула и улыбнулась. Конечно, ей понравится – он же хотел, чтобы ей понравилось.
Корабль шел задним ходом, а потом стал поворачивать, удаляясь от порта и моста. Они шли по каналу; два дня стояли в Севилье. Елена сходила на экскурсию в монастырь, очень грустный монастырь, относящийся к нищенствующему ордену клариссинок. Все монахини в нем были родом из Африки, и до последнего времени в монастырь не открывали посторонним, но потом нищенствующие клариссинки стали слишком
– Мне казалось, что они могут как-то перераспределять богатство? – сказала она отцу, вернувшись на корабль.
– Не думаю, что монахини находятся достаточно высоко в пищевой цепочке, – ответил он.
На монастырских печных трубах свили гнезда аисты. Увидев их, Елена чуть не расплакалась.
Канал был достаточно узким, и «Персефоне» пришлось двигаться обратным ходом, кормой вперед. Севилья казалась спокойной и желтой от света электрических фонарей по берегам канала. Корабль двигался медленно. Дома на берегах редели. Елена пыталась вспомнить, куда они направляются теперь… Лиссабон. Потом домой. Перелет до Лондона и оттуда – к себе, в Чикаго.
Льюис выглядел усталым еще до того, как путешествие началось. В аэропорту он пробормотал:
– Елена, погоди, – и оперся на трость в середине очереди на досмотр.
Она поняла, что ему следовало бы передвигаться в инвалидном кресле, и с болью в сердце вспомнила, как он всегда наотрез отказывался садиться в коляску. Собравшись с духом, она все равно спросила, и, к ее изумлению, отец кивнул – он тяжело дышал, не открывая глаз. Служитель аэропорта прикатил кресло, и Льюис утонул в нем, скрестив руки на груди. Трость торчала над ним, как посох пастыря. Елена путешествовала мало, Льюис разъезжал постоянно; для него такие ситуации стали привычными, Елена же нервничала, глядя, как проводник катит кресло к выходу на посадку. Она видела, как отец сидит свесив голову, и призналась себе, наконец, что он страшно стар.
– Когда это случилось? Всегда был в порядке и вот…
Ее мать скончалась в феврале. На корабле Елена заняла ее место. Она спала на узкой койке, где должна была спать мать, ела безвкусную еду, изначально предназначавшуюся для матери. Льюис с достоинством принял отсутствие Норы; он говорил: «Твоей матери бы понравилось» или «Твоя мать всегда делала так», – но никогда не давал Елене почувствовать, что предпочел бы ей компанию жены. В детстве Елена как-то украла материнскую помаду и спустилась на завтрак с алыми губами. Родители только переглянулись с улыбкой и сделали вид, что не заметили отпечатков губ на стакане дочери. Так же и тут. Елене – сорок пять лет, и она много младше любого пассажира судна.
Другие пассажиры ходили по палубе парами. Все они были седыми и сгорбленными, но поразительно дополняли друг друга: все мужья наклонялись к женам, когда те шептали им что-то на ухо, все тщательно наряжались к обеду, держались за ограждение, сжимая в другой руке бокал вина или коктейль. Елена подумала об Эване: «Через сорок лет мы с ним выглядели бы так же?» Когда она познакомилась с Эваном, ей было двадцать восемь, а ему тридцать шесть. Ей долго казалось, что он вот-вот сделает ей предложение, и она терпеливо ждала. А через четырнадцать лет, когда он бросил ее и женился на девушке вдвое ее моложе, Елена поняла, как была наивна и доверчива и какой сволочью был он; но что уж теперь, она впала в тихую, непреходящую ярость.
Она была бы не прочь что-нибудь выпить, но летаргия не отпускала ее от борта. Канал как будто отматывался от корабля, и у Елены возникло ощущение, что время отматывается назад, что прошлое можно исправить. «Отец бы не постарел, мама бы не умерла, Эван вернулся бы, и у нас были бы дети, все было бы по-другому, я изменю все. Я все изменю». Из-за ее спины выплывали деревья и дома. Канал расширялся, теперь в нем попадались лодчонки. Скоро судно развернется и пойдет носом вперед. Все вокруг поглощали темнота и расстояние.