Тебе посвящается
Шрифт:
Хотя самый зал выглядел так же, как во время других школьных мероприятий, на которых бывал Виктор, а ребят собралось не меньше, чем можно было предположить заранее, Виктор изумился. Чему? Ведь, и не имея воображения, легко было себе представить, что, войдя, он увидит именно то, что увидел. Но, обладая воображением, Виктор ожидал за знакомой дверью увидеть зал, смахивающий на Колонный, – большой зал, из тесноты которого вырвутся крики одобрения...
– Сейчас свои стихи прочитает Люда Семенова, ученица восьмого «Б», –
Люда неторопливо поднялась на сцену. Она довольно часто выступала, спокойно и без смущения. В последний раз (это запомнилось Виктору) – на встрече с писателем. Писатель приезжал в их школу зимой и сидел за столом с краю, как сейчас Рома Анферов, а Люда стояла там же, где сейчас, и говорила, глядя попеременно то на гостя, то на ребят:
«Пусть писатели почаще заглядывают к нам в школу. Это поможет им повысить качество их книг. Мы подскажем им новые темы и идеи, которые, мы надеемся, они сумеют воплотить».
Писатель растерянно глядел на уверенную Люду. Может быть, он не надеялся, что сумеет воплотить все темы, какие ему подскажут. А может быть, его поразило, что, на взгляд этой девочки, подсказать писателю тему – несложное дело... Шутя он заметил, что хорошие писатели, как и хорошие ученики, подсказкой не пользуются.
В общем, ни в тот день, ни потом Виктору в голову не приходило, что Люда сама пишет, и притом – стихи...
Между тем Люда Семенова с выражением читала:
Нам в будущее все пути открыты,
И все дороги к счастью нас ведут,
О счастье шепчут колоски пшеницы,
И птицы песню счастья нам поют!
И города растут и расширяются,
И красотой манят своей,
И трубы заводские возвышаются
Над городами Родины моей.
Расти и крепни, Родина свободная,
Шумите же, колхозные поля,
Цветите же, сады необозримые,
Красуйся же, великая земля!
В то время как Люда читала эти стихи, Рома Анферов после каждой строфы посматривал сначала на часы, затем – на нее, как это делает председатель, напоминая оратору о регламенте. Когда Люда кончила, в зале раздалось несколько хлопков.
Глеб Анисимович сказал задумчиво:
– Вот таким образом... – И церемонно: –Благодарю вас. Спасибо.
– Не за что, – ответила Люда машинально и, сойдя со сцены, села на свое место.
– Сейчас мы послушаем следующего... м-м... стихотворца, который пожелает принять участие в нашем конкурсе, – объявил Глеб Анисимович.
– Давай, Вить, давай, – заторопил Старков, выталкивая Виктора из ряда в проход.
– Да погоди... Почему – сразу?!
– Видимо, нам сейчас прочитает стихи Виктор Громада, – сказал Михаил Матвеев, заметив их возню.
Виктор, не чуя под собой ног, поднялся на возвышение.
– У тебя – свои? Или чужие будешь художественно читать? – спросил деловито Матвеев.
– Свои...
Виктор поискал взглядом в зале Инну Петрову, но не нашел ее и, смущенный тем, что пауза, кажется, затянулась, начал:
Мне без тебя так трудно жить,
А ты –
ты дразнишь и тревожишь.
Ты мне не можешь заменить
Весь мир... А кажется, что можешь.
Есть в жизни у меня свое:
Дела, успехи и напасти,
Мне лишь тебя недостает
Для полного людского счастья.
Мне без тебя так трудно жить,
Так неуютно...
Все тревожит.
Ты мир не можешь заменить!
Но ведь и он тебя – не может...
Виктор смолк и почти сразу услышал, как Глеб Анисимович произнес, точно про себя: «Любопытно!» – а затем отчетливо и церемонно:
– Благодарю вас.
Виктор, не поднимая глаз, вернулся на свое место. Старков сильно похлопал его меж лопаток, словно распрямляя, после чего показал ему большой палец.
– Что же... Обменяемся мнениями о последних двух стихотворениях, с которыми нас познакомили Семенова и Громада, – сказал Глеб Анисимович. – Та-ак. Кто же у нас окажется самым отважным и сломает лед молчания?
После короткой заминки решительно встал Матвеев:
– Я, пожалуй, скажу. – Он заглянул в блокнот и веско начал: – Во-первых, мне понравились стихи Люды Семеновой. Я их слышу, по правде говоря, во второй раз. Мне их Люда показывала недавно, советовалась, поскольку я член литературного объединения при газете. (Михаил Матвеев был членом литобъединения при газете «Комсомольцы впереди», о чем к слову охотно упоминал.) Тогда у нее не ладилось с ритмом. Теперь наладилось. Теперь с этим благополучно. А было... Я думаю, Люда на меня не обидится, если я напомню, как было:
Нам в будущее все дороги открыты,
И все пути к счастью нас ведут,
О счастье шепчут колосья пшеницы,
И птицы песню счастья нам поют.
Теперь же, когда Люда поработала, стихи стали хорошие. Я считаю, их стоит передать по школьному радио и напечатать в спецвыпуске стенгазеты. Люда выразила то, что мы все думаем и чувствуем...
– Не все. Я лично вовсе этого не думаю, – перебил вдруг Старков.
– Интересно!.. – произнес Матвеев ошарашено и сейчас же добавил иронически: – У Старкова особое мнение. Ну, выскажешься потом.
– Лучше сейчас, – отозвался Старков чуть громче прежнего. У него был тон человека, преодолевающего лень. – Вот мы часто думаем – и педагоги с нами об этом говорят – о выборе пути в жизни. Чего ж думать и выбирать, если Семенова пишет: «Все пути к счастью нас ведут»?..
– «Все дороги» у меня теперь... – поправила Люда Семенова.
– Ну, все дороги. Все равно. «Все дороги к счастью нас везут» – это, что ли, дороги вроде эскалаторов: сами везут, и ногами передвигать не надо?