Тебя там не было

Богатырёва Юлия

– Считается, если ты не переехала в богом забытую португальскую деревню в самом расцвете сил!

– А почему ты здесь? Что-то я тоже не наблюдала, чтобы ты в перерывах на обед рассекала по волнам на серфе, ну или хотя бы кокетничала с серферами – это, кстати, тоже одна из возможных причин находиться здесь. Не думаешь?

– Окей, решила отвечать вопросом на вопрос? – Габи улыбнулась, слегка растягивая пухлые губы в доброжелательной улыбке. Но уже через секунду она охладела: – Я искала неприметное место, в котором меня вряд ли будет искать мой муж, – Габи уже не смотрела на меня, а продолжала свою личную исповедь, опустив взгляд на кусок выжженной травы рядом с нашим импровизированным столом, – еще полтора года назад я жила в Сан-Пауло,

была замужем, мой муж был из очень богатой и влиятельной семьи в Бразилии. Со стороны всем, в том числе и моей семье, казалось, что я счастливица, молодая, красивая, замужем за успешным мужчиной, у нас красивый дом, и о чем можно еще мечтать? Разве что о детях! И я мечтала, мечтала ровно до того момента, пока у меня не случился выкидыш на третьем месяце беременности из-за очередных побоев моего мужа! Тогда я уже не выдержала, я поняла, что мне уже нечего терять. Пару месяцев я готовилась к своему побегу в Португалию, и теперь я здесь: с поддельным паспортом, но настоящей жизнью! – она сделала паузу, словно глотнув воздух, – и, знаешь, наливать кофе абсолютно чужим мужчинам по утрам в кафе, как оказалось, может быть куда приятней, чем делать это на кухне в компании своего мужа.

– А почему ты выбрала именно это место? – сама не знаю, почему я посчитала выпалить этот вопрос, наверное, мне хотелось поскорее избавить Габи от болезненных воспоминаний.

– Сначала я хотела остановиться в Эрисейре, на материке, но с поиском работы там не складывалось, плюс более людное место, а мне очень хотелось скрыться, убежать подальше от скопления людей. В одном из серферских пабов на мою просьбу о работе мне предложили связаться с Пабло, якобы хозяином нескольких серферских кафе на побережье. Я позвонила ему, и он пригласил приехать сюда, чтобы убедиться, что меня не испугает жизнь в рыбацком захолустье. Так я и осталась жить и работать здесь. Мне нравится, что тут, вдали от цивилизации, я чувствую себя в безопасности, хочется верить, что здесь меня вряд ли кто-то решит искать.

– А как же твои родители? Они наверняка очень переживали, обнаружив, что ты пропала. Ты с ними связывалась?

– Если бы я связалась с ними, то уже на следующий же день сюда примчался мой муж и за волосы отволок бы меня обратно.

– Почему? Ты думаешь, что родители сразу бы ему рассказали? Неужели они не хотят для тебя лучшей судьбы?! – вопросы вместе с негодованием буквально выпрыгивали из меня.

– Хотят, конечно! Но они считают, что все самое лучшее со мной уже случилось, а мой дурацкий характер провоцирует моего мужа на насилие.

– Это же ужасно! Как вообще такое возможно? Это же ты, их дочь!

– Да, это я, их дочь, – каким-то спокойным тоном для подобной ситуации, как мне казалось, говорила Габи, – их дочь, которая, как они считают, уже в свои годы успела натворить немало глупостей, и по-своему они, конечно, правы. Мне кажется, что где-то я сбилась и пошла не по тому пути.

– Но сейчас же все хорошо? Правда? – с надеждой вглядываясь в ее потухшие глаза, спросила я.

– Пожалуй, на сегодня с меня хватит драм, оставим остальные на потом, – как-то резко поспешила завершить наш разговор Габи, поднимая высоко свою тонкую руку со вспотевшим бокалом чуть кислого вина, словно Статуя Свободы, держащая факел.

В воздухе повисла долгая пауза. А я думала о том, почему именно мы, женщины, так сильно страдаем от наших несбывшихся надежд? Может быть, мы просто большую часть времени живем в мечтах, в ожиданиях, что вот-вот все изменится, что вот-вот все станет лучше, как мы бы того хотели… Но не становится, и мы как те серферы – стремимся добраться до волны, чтобы наконец встать на нее и проехать победительницей, величаво задрав голову, но она вновь и вновь сбрасывает нас, наши колени кровоточат от ран, нанесенных кораллами, наши души уже никогда не будут без шрамов.

– Складывается ощущение, что это какой-то остров потерянных душ и разбитых сердец, – нарушила образовавшуюся тишину

я, – может, это место пользовалось бы большим спросом, обнародуй кто-нибудь его предназначение на центральных телеканалах? Или таким, как мы, не нужно официальных объявлений, и подобные нам все равно слетаются сюда, словно мотыльки на свет со всего мира, движимые интуицией неудачниц?

То ли достигающее каждого моего капилляра вино позволило мне быть такой честной, то ли чувство сопричастности от рассказанной Габи личной истории, но я решила открыться и продолжила:

– Я считала себя самой счастливой на свете, и это я сейчас говорю без преувеличения. Я была успешна в карьере, у меня был любимый мужчина, мы планировали пожениться. Точнее, как выяснилось позже, планировали мы вместе, а хотела этого только я. Все шло замечательно, до того самого предсвадебного дня, когда я… Черт, только сейчас понимаю, как наверняка банально это звучит со стороны… В общем, я застала его в постели с другой женщиной. Сотни раз наблюдала этот «замыленный» сюжет в американских сопливых драмах, но там ни разу не показали, что творилось внутри героини в этот момент. А это катастрофа, сравнимая с апокалипсисом, и ни Сильвестр Сталлоне, ни даже Уилл Смит спасти тебя от обвала твоей прежней жизни уже не смогут.

Пока я говорила это, почувствовала, как по телу пронесся легкий холодок: то ли это был вечерний бриз, то ли это пахнуло из склепа моих прошлых, словно жизнь, отношений… И мне стало не столько больно, сколько почему-то жутко.

Мы молчали. А что в таких ситуациях еще можно добавить? Разве что алкоголь, и Габи спокойно долила оставшееся содержимое бутылки в мой опустевший, покрытый легкой испариной стакан.

Внезапно начал капать крупными каплями дождь, спустя пару минут он стал усиливаться в геометрической прогрессии, и мы, не сговариваясь с Габи, бросились собирать скромный ужин в уже изрядно намокший пластиковый пакет. И, хотя до нашего серф-отеля было всего-ничего, в холл мы зашли насквозь мокрые. Мы не попрощались, видимо за этот вечер нами было сказано и так много; просто разошлись по домам-номерам. Я поняла, что каждая из нас стала немного взрослее после этого разговора… Взрослее и молчаливее. Трагедия должна сначала запасть внутрь тебя шершавой семечкой, чтобы потом созреть и пустить основательно свои корни в готовую для этого душу.

Дождь барабанил по металлическому подоконнику за окном, усиливаясь и угрожая перейти в настоящий оглушительный мокрый залп со всеми вытекающими природными последствиями, а я все не могла согреться: не справился с этой задачей даже горячий душ.

Габи пришла ко мне ночью. Очевидно, ни я одна не могла уснуть после нашего разговора. Видимо, больные души примагничиваются: мы, как дельфины, распознаем «своих» по ультразвуку, находя друг друга, встречаемся в точке невозврата; и она, и я понимали, что жизни – такой, как раньше мы не хотим: мы знали, что достойны большего, но пока не могли себе этого позволить, будто дорогое кутюрное платье, висящее на витрине, которое было нам не по карману. Как «проломить» потолок этой будто встроенной в нас ущербности, мы не знали, но знали точно, что теперь каждая из нас не одинока, и, может, беда, постигшая нас, не такая уж беда в этом случае?

У меня никогда не было родной сестры, но, если бы она была, она вот так же тихо, на бесшумных цыпочках пробралась бы ко мне в спальню, чтобы пережить в совместном страхе эту ночь, разрывающуюся в раскатах осатаневшего грома.

И это не казалось мне странным, наоборот, приход Габи показался таким ожидаемым. Я подумала, что наверняка родственные души вместе пишут свою не высказанную вслух историю, и все у них ладится, и все как по нотам.

Габи промелькнула в луче фонарного света, доносившегося из окна: ее шелковая, черного цвета короткая комбинация блеснула на ней, словно вторая кожа; она тихим шепотом легла на кровать у моих ног, мягко устраиваясь, грациозно, по-кошачьи подтянула под себя длинные, точно покрытые воском ноги.