Течение Алкиона. Антология британской фантастики
Шрифт:
— Извините, — сказал Брансон. — Я ненадолго отлучусь.
Он вышел из купе прежде, чем Рирдон, растерявшись от неожиданности, сообразил, что ему делать в этой ситуации. Предлог, под которым он мог бы сопровождать Брансона или остановить его, было не просто придумать за доли секунды. Брансон еще не был под арестом и не был ни в чем обвинен. На данный момент он был свободен и имел статус обычного пассажира…
Торопливо проходя по коридору, Брансон краем глаза заметил, что Рирдон встает, но делает это медленно, как будто не решив, что делать дальше. Брансон ускорил шаг, подошел к туалету, захлопнул за собой дверь и открыл окно. Он посмотрел в открытое окно, затем залез на раму и начал вылезать наружу. Несколько секунд он стоял на раме окна,
6
Он тяжело ударился о покрытый травой откос и покатился вниз. И хотя он приземлился на ноги, скорость поезда и наклон откоса заставили его лететь по диагонали, переворачиваясь и изо всех сил стараясь сгруппироваться и принять форму мяча. Ему казалось, что откос тянется больше мили и ему никогда не достигнуть дна. Но вот наконец он ударился о дно канавы, запыхавшийся и грязный, с забитым пылью носом.
Какое-то время Брансон лежал, тяжело дыша и прислушиваясь к замирающему грохоту удаляющегося поезда. Не было никаких признаков близкой остановки, поезд с той же скоростью продолжал удаляться и с каждой секундой уносил все дальше проклятого Рирдона. Рирдон покроет миль десять или двадцать, прежде чем поймет, что Брансона там уже нет, и начнет действовать.
А может, этот всезнайка предвидел прыжок Брансона и сам тоже прыгнул с поезда? Брансон резко вскочил, даже не подумав, что во время падения мог запросто получить перелом или вывих. Он осмотрел себя: пострадала только одежда. Да, такой побег редко бывает даже в кино.
Эта последняя мысль вдруг вернулась к нему, как бы стараясь подчеркнуть: такой побег редко бывает даже в кино. От этой мысли он чуть было не выскочил из канавы. Кино? Кино?!
Странно, что случайное воспоминание о такой простой вещи, как кино, так на него подействовало. Когда-то он думал о кино так же, как многие думают о собаках, французских булках и прочих обычных вещах, рассматривая их как неотъемлемую часть цивилизации. Но теперь это было совсем по-другому и без всяких видимых причин. Теперь он думал о кино с каким-то чувством, которое нельзя было назвать страхом или ужасом, нет, это было какое-то новое чувство, которое он затруднялся определить. Единственное, что он мог придумать для этого чувства, это то, что в понятие «кино» им вкладывалось какое-то несоответствие или же нарушение какого-то закона, и это затрагивало его персонально.
Может быть, Рирдон и был прав, когда говорил, что Брансон не в своем уме или на пути к этому. Возможно, когда его состояние ухудшится, он будет реагировать на праздные мысли вытаращив глаза не раз в две недели, а каждый час. И тогда он будет жить в аду иллюзий, из-за решетки которых изредка, в моменты прозрения, видеть плачущую Дороти.
Выбравшись из канавы, он вскарабкался на железнодорожное полотно и посмотрел вдоль него. Поезд скрылся из глаз, а запыленного, поцарапанного Рирдона нигде не было видно. Прекрасно, ему все-таки удалось избавиться от компании этой ищейки. Удовлетворенный этим, Брансон осмотрел себя и пришел к выводу, что как бы ни выглядел, он страдает от чего угодно, но только не от безумия. Он попробовал совладать со своими чувствами и вполне убедился, что еще не свихнулся; он был просто человеком, перегруженным тревогами, от которых надо было избавиться любым способом, который сможет придумать.
Бредя в обратном направлении по полотну, Брансон дошел до железнодорожного моста через грязную дорогу. Он спустился с насыпи и вышел на дорогу. В какую сторону направиться для скорейшего достижения цели, можно было лишь догадываться, а времени ждать какого-нибудь случайного прохожего у него не было: можно было спорить на что угодно, что Рирдон уже ведет пальцем по карте, ища возможное местопребывание его, Брансона.
Он повернул налево и полупробежал, полупрошел две мили по узкой проселочной дороге с глубокими колеями. Здесь
Это место скоро будет для него очень опасно, и болтаться здесь — непозволительная глупость. Он сел на первый же автобус, благодаря Бога за то, что хоть он и оставил чемодан в поезде, но бумажник и деньги были все еще при нем.
Проехав около шестидесяти миль, Брансон очутился в довольно большом городе. Представляя, в каком он виде, он задержался там как раз на то время, чтобы вымыться, побриться и причесаться. Это прибавило ему уверенности. После этого он поел и несколько восстановил силы. Из ресторана он пошел на автобусную станцию, по дороге пройдя мимо двух полицейских. Оба скучали на углах, и ни один из них не обратил на Брансона никакого внимания. Очевидно, тревога сюда еще не дошла, но может дойти в любой момент.
От станции вскоре отходил автобус, который ехал в город, расположенный примерно в семидесяти милях на восток. Он сел в автобус и без всяких приключений добрался до этого города. Там он слился с толпой и стал незаметным. Теперь он сделал прыжок ближе к дому. Дом! Брансон обнаружил, что до боли хочет услышать какой-нибудь голос, который напомнил бы ему о доме. Он знал, что его домашний телефон наверняка прослушивают и все разговоры записывают на магнитофон, а подозрительные звонки тут же отслеживают. Звонок Дороти может подсказать официальным агентам, где его можно найти. Это был риск, на который он согласен был пойти, учитывая ту моральную поддержку, которую голос жены даст его духу. Кроме того, обыскать этот город будет намного труднее, чем такие местечки, как Бельстон и Хенбери. Если он наберется смелости, то может жить здесь около месяца, несмотря на то что каждый полицейский будет его искать.
Из ряда телефонных будок в помещении центральной почты Брансон выбрал одну из средних и набрал свой домашний номер. Ответила Дороти.
Изо всех сил он постарался, чтобы голос звучал бодро и спокойно, когда он произносил первую фразу’
— Привет, крошка. Это твой сбежавший любовник.
— Рич! — воскликнула она. — Я ждала твоего звонка вчера вечером.
— Я собирался это сделать, но у меня никак не получилось. Тут один зануда полностью меня монополизировал. Я решил отложить это дело на сегодня. Лучше поздно, чем никогда, правда?
— Конечно! Как у тебя дела? Ты чувствуешь себя лучше?
— Все о’кей, — соврал он. — А как дела у вас?
— Все хорошо, правда, были два странных события.
— Что случилось?
— На следующий день как ты уехал, кто-то звонил, якобы из института, и спрашивал, где тебя искать.
— И что ты ему сказала?
— Такой вопрос показался мне очень странным, учитывая что ты уехал в командировку. Ты же сам всегда просил быть очень осторожной в разговорах о твоей работе. Ну я и сказала этому типу, чтобы он поинтересовался в твоем отделе.
— Ну и что он на это ответил?
— Не думаю, что это ему понравилось, — ответила Дороти, в ее голосе послышались нотки беспокойства. — Он повесил трубку, по-моему, очень раздраженный. И надеюсь, что я не отшила кого-нибудь из начальства.
— Ты поступила совершенно верно, — успокоил ее Брансон.
— Но это не все. — продолжала она. — Через пару часов после этого звонка к нам пришли двое мужчин и сказали, что они из охраны института, они даже показали документы, удостоверяющие это. Один был высокий худой парень с глазами-бусинками, другой коренастый и мускулистый. Они сказали, что мне нечего беспокоиться, что они делают обычную проверку. Затем спросили, сказал ли ты мне, куда едешь, и если да, то что ты еще об этом говорил. Ну, я им сказала, что ты поехал в Бельстон, но не знаю зачем, да и знать не хочу. Они сказали, что этого им вполне достаточно, поболтали немного и уехали. Довольно приятные парни.