Течению наперекор

Остерман Лев

Однако ветер обновления и надежды не перелетал через стены Кремля. Смягчившаяся было после XX съезда политическая линия правителей государства, испугавшихся роста свободомыслия, вернулась на прежнюю колею. В июне 62-го года голодное восстание рабочих Новочеркасска было безжалостно подавлено военной силой с использованием танков. 28 октября того же года разразился «Карибский кризис».

В активно готовящейся ракетно-ядерной войне важнейшую роль должно было сыграть время подлета ракеты к цели. Обнаруженной спутником-шпионом в момент старта из СССР баллистической ракете потребовалось бы около получаса для того, чтобы перелететь над Европой и Атлантическим океаном. За это время потенциальный противник сумел бы не только укрыться от атомного взрыва под землю, но и пустить в ход все свои средства перехвата ракеты в полете.

По приказу Хрущева советские ракеты с ядерными боеголовками были размещены на Кубе. От побережья Флориды их отделяло всего 300 километров, а от Вашингтона и Нью-Йорка — порядка

двух тысяч. Такое расстояние баллистическая ракета может преодолеть за 5 минут. Ракеты на Кубе были обнаружены американскими спутниками. Правительство США потребовало от СССР убрать их, угрожая бомбардировками и вторжением на Кубу. Для ее защиты советское командование направило в Карибское море большой военный флот. Навстречу ему американцы выслали в Атлантический океан свой флот. Затаив дыхание, население всего мира, кроме граждан СССР (им это не показали), благодаря телепередачам со спутников следило за сближением двух флотов. Сражением между ними началась бы третья (атомная!) мировая война. Судьба человечества буквально «висела на волоске». К счастью, Хрущеву хватило ума в последнюю минуту отдать приказ о возвращении флота. Затем были вывезены и ракеты с Кубы.

Советское руководство не замедлило открыть свое лицо и во внутренней политике. В декабре того же злополучного 62-го года Хрущев посетил художественную выставку в Манеже, где в беспрецедентно грубой форме поносил картины художников-авангардистов. А их выставка на открытом воздухе в парке была снесена бульдозерами.

Были арестованы, а затем судимы первые борцы за свободу слова: Гинзбург — в 62-м году, Буковский — в 63-м и будущий лауреат Нобелевской премии молодой поэт Бродский — в 64-м («за тунеядство»). Его выслали из Ленинграда на 5 лет. В результате протеста Шостаковича, Маршака и Чуковского через полтора года вернули, но практически не печатали. Первый сборник стихов Бродского «Остановка в пустыне» был опубликован в 67-м году за границей. В 72-м году поэт навсегда покинул СССР.

В 64-м году реакционная оппозиция Хрущеву добилась его отставки с поста Председателя Президиума ЦК КПСС и отправки на пенсию («по болезни», как было официально объявлено рядовым коммунистам и всем гражданам СССР). На его место заговорщики, в большинстве своем молодые питомцы КГБ, поставили 60-летнего, глупого и наверняка безынициативного Леонида Брежнева.

Становление Института молекулярной биологии

В конце 59-го или в начале 60-го года постоянные читатели американского толстого научного журнала Physical review были немало удивлены содержанием его двух подряд вышедших номеров. Журнал этот в течение многих десятилетий регулярно печатал обзорные статьи о последних достижениях физики. Эти же два номера были неожиданно отданы... биологии. Они содержали тоже обзорные и отнюдь не поверхностные статьи о самых различных аспектах современной биологической, особенно микробиологической, науки. Под именами авторов — крупнейших биологов того времени — помещались не совсем понятные слова: «Лекция, прочитанная такого-то числа». Кроме лекций, здесь же печатались и описания очень серьезно поставленных лабораторных работ, иллюстрирующих содержание этих лекций.

За этими странными для физического научного журнала публикациями стояло событие, которое по своему значению для будущей судьбы человечества было, пожалуй, не менее важным, чем расщепление ядра атома урана...

6 августа 1945-го года над Хиросимой была взорвана атомная бомба. Она создавалась американскими физиками в годы последней войны в первую очередь потому, что аналогичные разработки, как им было известно, велись в гитлеровской Германии. Если бы немцы успели создать и использовать атомное оружие даже в самом конце войны, ее исход мог быть совсем иным. Они не успели! Германия капитулировала. Взрывать бомбу над Хиросимой не было особой нужды. К этому моменту СССР, как союзник США по антигитлеровской коалиции, объявил войну Японии. Совместными усилиями две великие державы победили бы и без этого крайнего средства. Хиросима явилась демонстрацией американской мощи, адресованной в первую очередь Советскому Союзу, столкновение с которым (по крайней мере при жизни Сталина) было вполне вероятным.

Американские разведывательные службы, конечно, знали, что в Советском Союзе начаты работы по созданию атомного оружия. Ввиду значительного отставания СССР в области высоких технологий, политические руководители США полагали, что для успешного завершения этих работ потребуется не менее десяти лет. Они ошиблись! Не без помощи разведданных советские атомщики сумели быстро преодолеть это отставание и в 49-м году успешно испытали свою атомную бомбу. Началось губительное для всего мира состязание двух держав по производству и усовершенствованию бесчеловечного оружия массового уничтожения, питавшее «холодную войну». Над миром нависла угроза ядерной катастрофы.

В такой ситуации большая группа американских физиков, не желавших участвовать в этом зловещем состязании, покинула американский «атомный проект» и была вынуждена искать другую сферу приложения своих незаурядных знаний и талантов. Они обратились к биологии, к увлекательным перспективам

исследования физической природы жизни. Не желая оставаться профанами в новой для них области знания, эти физики, среди которых были ученые с мировым именем, даже нобелевские лауреаты, приняли мужественное решение стать на время простыми студентами, в кратчайший срок всерьез и глубоко, теоретически и практически усвоить все последние достижения биологической науки. Были организованы летние трехмесячные курсы с интенсивными ежедневными занятиями. В качестве лекторов и руководителей практикумов из всех стран мира пригласили лучших специалистов — под стать их зрелым и высокоодаренным ученикам. Этим ученикам, поднявшимся до уровня подлинного понимания проблем и трудностей современной им биологии, предстояло принести в биохимические лаборатории не только множество тонких физических методов исследования, соответствующую технику и приборы, но и свое особое, физическое мышление. Плодотворно соединившись с существующими биологическими и химическими подходами, это мышление дало мощный толчок исследованиям, нацеленным на раскрытие тайн живой природы на ее фундаментальном, молекулярном уровне. Так, на стыке биологии, химии и физики родилась новая наука — молекулярная биология, обещавшая не только понимание, но, со временем, и тонкое вмешательство в «интимные» процессы жизнеобеспечения... Вот эти-то лекции и описания практикумов стали достоянием всех физиков мира благодаря публикации в Physical review.

Однако если для большинства рядовых физиков все это было неожиданностью, то наши крупнейшие ученые были, конечно, в курсе совершавшейся в науке революции, понимали ее значение и не замедлили принять в ней активное участие. По инициативе Курчатова в руководимом им Институте атомной энергии был создан Биологический отдел. Для него вне закрытой территории института построили и оборудовали специальное большое здание. Руководителем отдела Курчатов назначил опытного организатора Виктора Юлиановича Гаврилова. Судя по четырем орденам Ленина, которыми был награжден этот сравнительно молодой человек, — активного участника создания атомной бомбы.

Для непосредственного руководства исследовательской работой Гаврилов пригласил первоклассного ученого-генетика Романа Бениаминовича Хесина (остававшегося не у дел после разгрома генетики в СССР). Гаврилов и Хесин стали собирать молодежный коллектив исследователей, в частности из выпускников «Физтеха», где была создана кафедра биофизики под руководством профессора Лазуркина.

Одновременно в конце 58-го года в ФИАНе начал работать открытый биологический семинар под руководством нобелевского лауреата Игоря Евгеньевича Тамма. По инициативе физиков правительство приняло решение о создании в системе Академии наук еще двух исследовательских институтов того же профиля под руководством крупнейших ученых, академиков: биохимика Владимира Александровича Энгельгардта и химика Михаила Михайловича Шемякина. Институт Энгельгардта первоначально назывался Институтом радиационной и физико-химической биологии (ИРФХБ). Это была «мимикрия». В то время еще большим влиянием и доверием Хрущева пользовался Трофим Денисович Лысенко — главный гонитель генетики и физико-химического подхода к биологии. Я сам слышал, как во время своего доклада в заполненной до отказа большой аудитории Политехнического музея он провозглашал: «Я физики не знаю и химии не знаю. И знать не хочу! Я — биолог». Слово «радиационной» в названии Института служило щитом, так как относило его к епархии физиков-атомщиков. В 65-м году, когда опасность миновала, нас переименовали в Институт молекулярной биологии (ИМБ). Шемякинский институт с самого начала назывался Институтом химии природных соединений (ИХПС) и, следовательно, к биологии будто бы прямого отношения не имел. Оба института разместились в одном большом здании на улице Вавилова (дом 32), из которого был выселен Институт горного дела, по-видимому, за отсутствием гор и полезных ископаемых в окрестностях Москвы.

В. А. Энгельгардт формировал свой институт на равноправных началах из биологов, химиков и физиков. Общепризнанное положение всемирно известного ученого позволило ему в качестве заведующих лабораториями собрать блестящую плеяду крупных ученых.

Биологическую лабораторию возглавил член-корреспондент Академии наук М. Н. Мейсель. Руководство группой генетиков взяла на себя одна из самых крупных наших генетиков профессор Е. А. Прокофьева-Бельговская. На заведывание лабораторией вирусов Энгельгардт пригласил профессора В. И. Товарницкого — выдающегося специалиста, блестящего организатора и прекрасной души человека. Биохимики были представлены рядом сотрудников лаборатории, которую Владимир Александрович возглавлял в Институте биохимии имени А. Н. Баха. Ближайший ученик Энгельгардта А. А. Баев стал заведующим биохимической лаборатории в новом Институте. Владимиру Александровичу удалось также уговорить перейти к нему на заведывание лаборатории химического профиля (энзимологии) своего бывшего аспиранта, к тому времени уже академика А. Е. Браунштейна. Что касается физиков, то, в отличие от своеобразной ситуации в США, наши крупные ученые-физики не могли оставить свои институты. Из ФИАНа на заведывание физической лабораторией перешел только профессор Л. А. Тумерман. Все они привели с собой своих ведущих сотрудников, по большей части довольно молодых, но уже зрелых ученых.