Тегеран 1943
Шрифт:
— Вы так думаете? — спросил я.
Миллер немного помолчал, взял бутылку, в которой ещё оставалось немного вина, долил в рюмки. Отхлебнув, провёл языком по верхней губе. Потом не спеша ответил:
— Полагаю, что турки все ещё не уверены, проиграет ли Гитлер. Они боятся просчитаться. Думаю, история признает, что нейтралитет Турции сыграл спою положительную роль в этой войне. Но ее нейтралитет имел различные нюансы. Когда в 1941, а затем летом 1942 года гитлеровцы глубоко вклинились в нашу страну и даже подошли к Кавказу, турки старались делать так, чтобы их нейтралитет был больше приятен немцам, чем нам. Вспомните хотя бы дело Павлова и Корнилова…
Сейчас, вероятно, уже мало кто помнит о деле Павлова иКорнилова, но тогда оно наделало много шума.
Стоит также отметить, что в то время германские военные лётчики, совершавшие вынужденную посадку на территории Турции, сразу же интернировались. Турецкая пресса давала сравнительно объективную картину обстановки на советско-германском фронте.
Турки, надо полагать, очень опасались германского вторжения. Для таких опасений были веские основания. В первые дни воины в руки советских войск попали оперативные карты и детальные планы германского нападения на Турцию. Советская пресса опубликовала эти «сверхсекретные» гитлеровские документы, а советский посол в Анкаре Виноградов подробно информировал об этом турецкое правительство.
В те дни генеральный секретарь турецкого министерства иностранных дел Нумал Менеменджиоглу часто приходил к Виноградову «поиграть в шахматы». Неторопливо передвигая фигуры, Менеменджиоглу не упускал случая подчеркнуть решимость Турции соблюдать строжайший нейтралитет, а в случае необходимости даже защищать его с оружием в руках. Но по море продвижения германских войск в глубь советской территории позиция Анкары стала меняться.
Стало известно, что интернированные в Турции германские лётчики потихоньку возвращаются в рейх. Турецкая пресса все шире воспроизводила геббельсовскую пропаганду, отводила все больше места победным реляциям гитлеровского верховного командования. Кульминационным пунктом тенденции к заигрыванию с гитлеровским рейхом и было пресловутое «дело Павлова иКорнилова».
Всё началось с того, что 24 февраля 1942 года на бульваре Ататюрка в Анкаре, неподалёку от здания германского посольства, взорвалась бомба. Каждый, кто хоть немного знал повадки нацистов, без труда распознал в этом взрыве их грубую провокацию. Но турецкие власти тогда сделали вид, что не понимают этого. Более того, они подхватили сфабрикованную Берлином версию, согласно которой «красные агенты» будто бы пытались совершить покушение на германского посла в Турции фон Папена. В подтверждение геббельсовской версии турецкая полиция арестовала двух советских граждан — Павлова и Корнилова, предъявив им вздорное обвинение. Судебный процесс длился с 1 апреля по 17 июня 1942 года. Турецкая и гитлеровская пресса подняла вокруг него невероятную шумиху. Павлов и Корнилов блестяще и стойко защищали себя (для консультаций и организации их защиты в Анкару был послан советский следователь и криминалист Лев Шейнин). С первых же дней процесса стало ясно, что оба они абсолютно непричастны к взрыву на бульваре Ататюрка. Но турецкие власти осудили их на 20 лет тюрьмы каждого. При этом в Анкаре пеклись вовсе не о торжестве правосудия, а старались угодить гитлеровцам, имевшим в то время успехи на советско-германском фронте.
Когда германское продвижение в глубь Советского Союза застопорилось и советские войска стали гнать гитлеровцев на запад, а в особенности после разгрома армии фельдмаршала Паулюса под Сталинградом анкарские политики стали менять тон. Они давали понять, что дело Павлова и Корнилова может быть пересмотрено (8 августа 1944 года Павлов и Корнилов были освобождены из анкарской тюрьмы). Турецкое правительство заявляло, что хотело бы улучшить советско-турецкие отношения. К осени 1943 года, после летних поражений Германии и освобождения Киева, турки все более заигрывали и с нашими западными
Казалось, существовала реальная возможность вступления Турции в войну на стороне союзников. Но в действительности это произошло гораздо позже.
Пассажиры международной авиалинии
На рассвете мы снова отправились через заросли нефтевышек на аэродром. День обещал быть хорошим. Безоблачное небо уже блестело на востоке яркими красками. У аэровокзала нас ждал самолёт, пожалуй, единственной в то время советской международной авиалинии Баку — Тегеран. Она обслуживалась двухмоторными самолётами, отлично оборудованными внутри. В звуконепроницаемом салоне стояли в два ряда мягкие удобные кресла с высокими спинками, сверху затянутыми белоснежными чехлами. Команда состояла из военных лётчиков, облачённых в парадную офицерскую форму с блестящими золотыми погонами. Они казались особенно нарядными, так как в Москве командный состав носил полевые зелёные погоны с едва заметными знаками различия.
Изящная отделка самолёта, парадная форма экипажа, лучи солнца, мягко струившиеся сквозь иллюминаторы, — всё это создавало праздничное настроение. Вскоре после того как машина поднялась в воздух, к нам в салон (кроме нас с Миллером было ещё четверо военных) вошёл один из членов экипажа, который, выполняй роль стюардессы, рассказал, на какой высоте и с какой скоростью мы летим, какая за бортом температура, когда, прибудем в Тегеран. Немного позже он снова появился, неся поднос с шестью чашечками чёрного кофе. После вчерашнего дня в обледенелом, холодном самолёте всё это казалось сказкой.
Сначала летели вдоль побережья Каспийского моря, потом над бурыми горными складками Иранского Азербайджана, миновали Тавриз, окруженный россыпью глинобитных домиков. Солнце ярко освещало все вокруг, и под нами на многие десятки километров лежала иранская земля. В полдень мы уже подлетели к Тегерану, который с птичьего полёта выглядел очень красиво. Правильные квадраты городских кварталов, большие зелёные массивы, проспекты, отороченные кромкой деревьев. — вся эта картина как-то не вязалась с моим представлением об этом восточном городе, имевшем, как казалось с воздуха, вполне европейский вид. Впрочем, минареты мечетей весьма убедительно напоминали о том, в какой части света мы находимся. Слева от раскинувшегося в долине города виднелся горный массив. Это — дачный район иранской столицы. Здесь расположены загородная шахская резиденция и виллы местной знати.
Выйдя из самолёта на тегеранском аэродроме, мы внезапно очутились как бы в разгаре лета. Прогретый солнцем воздух ласкал лицо. После заснеженной Москвы необычно выглядели деревья с пышной листвой. Пришлось спешно снять не только пальто, но и пиджак, расстегнуть ворот рубашки.
С аэродрома нас повезли на военном «виллисе» по пыльным улицам, которые выглядели далеко не столь привлекательно, как с птичьего полёта. Правда, центральная часть города была более современной. Наконец машина въехала в усадьбу советского посольства. Некогда эта усадьба, как мне потом рассказали, принадлежала богатому персидскому вельможе. С того времени тут и сохранился обширный тенистый парк с огромными кедрами, живописными ивами, отражающимися в прудах, и могучими платанами, в узловатых корнях которых освежающе журчал арык.
Познакомился я с Тегераном в один из последующих дней, но хочу сразу же рассказать о своих впечатлениях.
Утро восточного города
В тот день я встал пораньше, чтобы воспользоваться несколькими часами, остававшимися до заседания, для осмотра города.
Солнце ещё только поднялось из-за холмов, окаймляющих иранскую столицу. В посольском парке под кронами старинных деревьев царил прохладный зелёный сумрак, но за воротами, на улице было светло и даже припекало. Вдоль тротуара тянулся арык, по которому струилась мутная вода. Едва тронутые осенним золотом платаны отбрасывали длинные тени.