Техноангелы
Шрифт:
— Сомневаюсь, что он там. Может быть он в информатории, или в зале где были эксперты?
— Может быть… По крайней мере, мы сейчас недалеко от информатория и от зала экспертов. Мы можем быстро пройти туда, и если… В общем, я надеюсь, что мы найдем его там.
На том и порешили, Маледикт и Вика направились сначала в информаторий. Дорогу найти оказалось не сложно, но по пути они неоднократно встречали хозяев этих мест. В глаза бросался их потерянный вид — мужчины выглядели подавленными и сокрушенными, женщины же украдкой плакали, их лица были мокры от слез. Повсюду царило немыслимое горе и отчаяние, будто бы… Казалось, что какая то беда случилась с кем–то, кто был очень дорог всем жителям города. Это было очень странно — после их уже ставшего привычным ледяного спокойствия и равнодушия видеть такое горе и такое всепоглощающее отчаяние. Хотелось их всех утешить. Но как можно было это сделать? Ведь ни Вика, ни Маледикт не знали, отчего они так горюют. Но вот они услышали обрывки разговора:
— Ты можешь представить, Себ? Обидеть её, бросить
— Да, это немыслимо, как он мог, как он мог! — с дрожью в голосе отвечал сокрушенный мужской голос.
— Она так прекрасна, так ранима, так наивна! Ну почему, почему так происходит! Я не смогу перенести этого!
— Лайза, мы должны жить с этим… Мы должны верить, что все однажды образуется. Я уверен он и сам страдал и мучился, поступая так.
— Да?!
— Уверен…
После чего женщина, видимо, уже не в силах сдерживаться, зарыдала навзрыд, и, словно бы получив разрешение, многие женщины в этом здании разрыдались, не скрывая уже своих слез.
Удивительно было видеть такое подавляющее горе, объявшее целый город. Но, тем не менее это было так. В информатории они нашли еще нескольких, столь же объятых горем горожан. Они, правда, выглядели более спокойными, будто бы какой–то долг помогал им пережить горе. Многие из них приникли к экранам информатория. Теперь помимо непонятных символов на экране виднелись изображения трупов чудовищ и тел погибших. Также некоторые рассматривали записи, очевидно сделанные во время побега монстров — как огромный монстр разламывает клети, похожие на металлические контейнеры, после чего оттуда выходят на свободу множество неописуемых созданий, которые начинают гоняться за созданиями в долгополых одеяниях и разрывать их на куски, и расправляться с ними другими не менее жестокими способами. Также на одном из экранов они увидели как первый монстр выбрался на свободу — пробегавший мимо человек с длинными белыми волосами открыл клеть, из которой затем и выбрался на свободу, похожий на человека, покрытого темной кожей и с пастью со множеством острых зубов, который уже стал крушить прочие клети, выпуская пленников на волю. Но среди тех, кто рассматривал экраны информатория, не было их друга, так что молодые люди направились на верхний этаж, надеясь найти его там. Горе же вокруг постепенно успокаивалось, и многие горожане возвращались к своим делам. В зале экспертов было так же много народу, как и в первый раз, когда они вошли туда. Их друга не было и там, но среди экспертов они увидели того, седого, который пытался им что–то объяснить. За отсутствием лучшего они направились к нему. Седой очевидно вспомнил их, потому что, заметив их, он обернулся к ним, и терпеливо дожидался, пока они подойдут поближе.
— У вас что–то случилось? — спросила Вика седого.
— Да, произошел побег образцов из бестиария.
— Ужасно, мы видели, что многие из ваших погибли!
— Это не самое страшное.
— Как, вы не огорчены гибелью ваших соотечественников?
— Огорчен, но сегодня произошло гораздо более ужасное для каждого из нас событие…
— Быть может, мы можем вам помочь?
— Как удивительно… Вы хотите нам помочь, а не могли ли вы иметь касательство к причине нашего горя?
— Как мы же здесь совсем недавно, и мы тут только недавно и ваш друг видел нас все это время — горячо заговорила Вика, поняв, что этот седой может на них осерчать, а этого бы не хотелось им обоим — ей и Маледикту.
— Тем не менее, истечения энергий очень сходны, они указывают на непосредственную и очень тесную связь со всеми вами, то есть, с вами двумя и нарушителем. С тем самым, кто открыл клети с образцами, и также с тем, кто отверг и бросил её..
— Что, вы имеете в виду… — начал было Маледикт, но седой прервал его.
— Не важно, что вы хотите сказать, вероятно, в данной ситуации нам следует изолировать вас, во избежание повторения инцидентов.
Сказав это седой поднял руку, в которой появился шар синеватой энергии. Заметив действия седого, все находящиеся в зале обернулись к ним, сохраняя равнодушные и бесстрастные выражения лиц. В руке каждого возникал сгусток энергии, у каждого он был своего цвета, отчего темная комната озарилась радужным светом, который мог бы создать ощущение праздника, если бы все это не выглядело столь угрожающе. Вика и Маледикт попятились было к входу, затем переглянувшись, побежали, слыша за спиной неодобрительный гул голосов. Голоса звучали именно неодобрительно, в них не было ни угрозы, ни ненависти. Воистину, странный был мир этих созданий, однако, размышлять было некогда — нужно было спасаться, так, больше эти места не выглядели безопасными. Но тут неожиданно спереди их хлестнула вспышка радужного света, такого как и тот, что сминал светящийся клубок молний. Но это не оказало никакого воздействия на них, чему видимо, несказанно удивились, и те, кто бросил в них эту энергию с целью… Неважно, что они имели целью, важно лишь то, что это у них не получилось. Они бежали к выходу из этого здания, не думая о том, что даже если они смогут выбраться наружу, им некуда будет бежать. Но тут откуда–то раздался глубокий низкий голос, который произнес: Опаздываете! Нужно быстрее!
И в тот же миг молния ударила рядом с ними, по крайней мере, так им показалось. И они обнаружили, что… висят в воздухе.
Вскрикнув, они оба упали в сугроб, смягчивший их падение. Вокруг было довольно холодно и лежал снег. Была ночь и небо прорезали зигзаги далеких молний.
— Маледикт — чуть слышно прошептала Вика.
— Да, любимая? — спросил её Маледикт, чувствуя, что от его голоса в сердце поднимается дрожь, и, хотя вокруг них все сковал мороз, внутри все оледенело так, что этот мороз был злее зноя пустыни.
— Маледикт… я не могу больше идти… я умираю…
— Нет, Вика! Ты не умрешь, клянусь тебе! Мы уже недалеко, скоро мы придем в теплый дом. Где нас посадят к теплой печке и напоят горячим чаем. Нам нужно только еще немного пройти. Не сдавайся, Вика! Держись, пожалуйста, только держись.
— Я не могу… брось меня здесь, пожалуйста, не думай обо мне… я хочу только чтобы ты жил… пожалуйста, брось меня и иди один…
— Вика, я никогда и ни за что тебя не брошу. Если мы умрем, то умрем вместе.
— Нет, Маледикт милый, я очень тебя прошу, иди… я так хочу, чтобы ты спасся, чтобы твое сердечко билось и ты жил долго…
— Я не смогу жить без тебя!
— Я очень тебя прошу… любимый мой, пожалуйста… я так счастлива, счастлива, что последнее, что я увижу в этой жизни будешь ты… иногда я сомневалась, люблю ли я тебя на самом деле… а теперь, я знаю, что ты единственный ради кого, я дышала, и смотрела на мир… все что было в моей жизни прекрасного… все это был ты…
— Вика, не говори так, мы будем жить, и проживем долго… И ты всегда будешь рядом со мной… Вика… Вика… Вика! — закричал Маледикт, увидев, как её глаза безвольно закрылись и она обмякла, оседая на снег. Он успел подхватить её на руки. Дрожа от ужаса, он прикоснулся к её пульсу, и с облегчением понял, что он еще бьется, а значит, Вика еще жива, и он еще сможет спасти её. Дыхание её было прерывистым, но она еще дышало, и лицо её еще не побледнело смертельной бледностью. Казалось, что она заснула, и в самом деле — лицо её было спокойной, как у спящей, и она даже улыбнулась сквозь сон. Губы её шепнули что–то, и он понял — даже во сне, быть может умирая, она шептала его имя и думала о нем. Он просто обязан был спасти её! Как он мог думать о чем–либо еще, пытаться спастись самому, если это значило обречь на гибель ту единственную чудесную девушку, которая даже на пороге смерти думала только о нем. Нет, он не мог так поступить.
Маледикт подхватил её на руки и понес её, ощущая, как же смертельно он устал, и как холод выпивает из него все соки, а он все идет и идет, не сдаваясь и не отступая, зная, что все ради чего ему еще стоит жить, все ради чего стоило дышать и видеть этот мир, было для него в той, которую он нес на руках. И так он шел вперед, уже теряя сознание, его держал лишь одно — то, что он должен спасти Вику, чего бы ему это не стоило.
Мир стал меркнуть перед его глазами, и он почувствовал это — сил больше не осталось, они обречены… Та сила, что спасала их уже два раза, больше не придет к ним на помощь… И они останутся тут, пока снег не заметет их. Как там было у «Эпидемии»? Пора отдохнуть среди скал, покрытые льдом, словно сердце мое… Забвенья страну… Мне край этот мил, нет боли и слез, все чувства убил волшебный мороз… Кто любовь потерял, превращается в лед, кто её отыскал никогда не умрет — сквозь заволакивавший сознание туман вспоминал Маледикт. Пусть они и останутся здесь навечно, но любовь их теперь будет жить. Пусть даже в этом снежном крае, наверное, в той стране забвенья, о которой пела «Эпидемия». Любовь их будет жить, думал Маледикт, ощущая, как проваливается в небытие из которого нет возврата, думал о Вике, о том, как она прекрасна, как её солнечная улыбка навсегда останется в этом снежно–лунном краю. Но они вместе даже теперь… И они всегда будут вместе… Навсегда…