Технология власти
Шрифт:
Мне напрашивается на язык слово "трусость". Но я не хочу быть несправедливым. Величайшим трусом всех времен и народов даже Сталин стал только после своей победы. До нее он так же смело и безоглядно рисковал своей жизнью, как и его нынешние противники. Нет, это не были трусы. Это были рабы общего их со Сталиным учения — "социальной революции", "диктатуры пролетариата" и "социализма". Разница заключалась в том, что Сталин, придя к власти, просто бросил все это в мусорный ящик истории, а бухаринцы все еще хватались за мираж.
Мы сидели долго и как бы подводили итоги крушениям наших иллюзий. Это были итоги бесславной гибели последней оппозиции в ВКП(б).
— Впрочем, руководствуйся велением собственной совести, — добавил он.
Через несколько дней я решил руководствоваться инстинктом самосохранения. Этому предшествовали следующие события.
На второй день, 1 июля, меня вызвали на заседание бюро ячейки ИКП. На повестке дня стояло два вопроса:
1. О право-оппортунистическом выступлении т. Авторханова в "Правде".
2. О хулиганском поступке т. Авторханова в ИКП.
Присутствовали почти все члены бюро, в том числе и Сорокин. По первому вопросу разговор был короткий: председательствующий задал мне два вопроса: 1) признаю ли я свое выступление в "Правде" право-оппортунистическим, 2) если да, то готов ли я признать это выступление ошибочным?
Попутно, намеком, председатель дал понять, что от моих ответов зависит и решение по второму вопросу.
Я совершенно спокойно, но довольно решительно ответил:
— Поскольку я нахожу первый вопрос провокационным, то я отказываюсь отвечать на второй вопрос.
Председатель перешел в наступление.
— Вы утверждаете, что колхозы не подходят для национальных республик и областей, вы пишете, что партия не должна там проводить политику сплошной коллективизации и ликвидации кулачества, как класса, на ее базе. Вы говорите, что партия должна проводить там политику землеустройства, то есть политику увековечения индивидуальных хозяйств. Что же, вы хотите убедить нас в том, что это не право-оппортунистическая теория? Вы хотите, чтобы партия имела две политики: одну, ленинскую, — для русских, другую, бухаринскую, — для национальностей?
— Все это ваша личная интерпретация, построенная на фантазии Таболова, Готфрида и других, а потому и не авторитетная. Для меня единственный авторитет в данном случае съезд партии. Политику землеустройства как раз и огласил XV партсъезд, — отвечаю я.
— А товарищ Сталин для вас не авторитет? — ехидно спрашивает кто-то из членов бюро.
— Больше, чем для вас, — отвечаю я с намеренным желанием задеть его.
— Но тогда прочтите, что сказал товарищ Сталин на XVI съезде о землеустройстве. Через четыре дня после появления вашей статьи товарищ Сталин прямо сказал: "Партия пересмотрела метод землеустройства в пользу колхозного строительства". Согласны вы с этим?
Это был прямой, острый и самый неприятный для меня вопрос. Сталин, который безусловно следил за нашей дискуссией, действительно сказал то, что цитировал член бюро.
Положение мое было критическим. Все взгляды устремились на меня. Малейшая неосторожность, оплошность или горячность могла меня погубить. Ожидаемое мною с самого начала спасение пришло вовремя. Поднялся Сорокин.
— Я чувствую, что разбор дела товарища Авторханова мы ведем слишком однобоко и придирчиво. Вопрос о его статье надо разделить, как это сделал и товарищ Готфрид, на две части.
Первая часть — это чрезвычайно деловая и правильная постановка вопроса о необходимости усиления
Выступление Сорокина вызвало бурные прения. Забыв на время меня, начали атаковать его. Пошло в ход и роковое слово "примиренец", начали громить "примиренца" Сорокина. Приняли и для меня и для Сорокина совершенно неожиданное решение:
1. Исключить т. Авторханова "как перерожденца" и "правого оппортуниста" из партии и поставить вопрос перед ЦК об исключении его из Института.
2. Объявить т. Сорокину выговор за примиренческое отношение к правому оппортунизму.
Второй вопрос повестки дня — о моем "хулиганстве" — механически отпал.
На другой день, это было уже 2 июля, мы с Сорокиным (я — как "оппортунист", а он — как мой "примиренец") поехали в ЦК. В перерывах съезда сумели поговорить со Стецким. Стецкий внимательно выслушал наши объяснения по поводу заседания бюро и его решения, но вдаваться в детали дела не стал.
— Ваш спор уже решен резолюцией съезда по докладу товарища Сталина, сказал Стецкий и сослался на соответствующие места названной резолюции. Места эти были весьма определенны и недвусмысленны:
"Правые оппортунисты, решительно выступавшие против коллективизации, попытались использовать трудности колхозного движения и антисередняцкие перегибы для новой атаки Центрального Комитета и его политики. За последнее время наблюдался ряд новых вылазок обанкротившихся правых оппортунистов, пытавшихся дискредитировать всю работу партии в деле коллективизации, проповедывавших теорию самотека в колхозном движении и ликвидаторское отношение к основным лозунгам партии на данном этапе социалистического строительства: к лозунгам сплошной коллективизации и ликвидации кулачества, как класса… (курсив мой. — А. А.).
…XVI съезд поручает ЦК партии… неуклонно проводить ликвидацию кулачества, как класса, на основе сплошной коллективизации по всему Советскому Союзу".
"Съезд объявляет взгляды правой оппозиции несовместимыми с принадлежностью к ВКП(б)" [90] (курсив мой. А. А.).
Процитировав эти места, Стецкий обратился ко мне:
— Это решение съезда, обязательное для каждого из нас. О землеустройстве вообще у нас теперь и речи нет. Именно вашу статью имел в виду Сталин, когда положил конец дискуссии — "партия пересмотрела метод землеустройства в пользу колхозного строительства", а съезд добавил — "по всему СССР". Отсюда для вас один вывод: пойдите в редакцию "Правды" и немедленно признайте свою "грубейшую" (слово "грубейшую" Стецкий подчеркнул) право-оппортунистическую ошибку.
90
"ВКП(б) в резолюциях…", стр. 620, 624.