Телеграмма Берия
Шрифт:
Капитан считал, что присутствие женщины внесёт целый ряд неудобств и для целиком мужского состава команды корабля, и главным образом в самом батискафе, ввиду отсутствия в нём «элементарных удобств».
Кроме того, его жена категорически запретила ему спуск в действительно тесной кабине батискафа с женщиной, а также памятуя, согласно давней морской примете, о том, что присутствие женщины на корабле добром не кончается. Однако все в конце концов благополучно разрешилось, и наш спуск был назначен на 10 февраля 1966 года.
Когда я неожиданно сообщила моему мужу по телефону о предстоящем спуске, то встретила яростное
Я пыталась его уговорить, просила не волноваться, приводя разные доводы, в частности то, сколько французских коллег хлопотало за получение разрешения для меня, объясняла, что разрешение персональное и что у меня теперь просто нет права отказываться.
Я убеждала его, что хорошо себя чувствую — ничего не помогало. Каждую ночь меня будил телефонный звонок из Москвы и продолжался долгий, утомительный разговор.
Однако, то ли под влиянием этих разговоров, то ли от моих собственных сомнений и дум, как это всё у меня получится, и, наконец, просто мысли хоть о малой, но возможной опасности задуманного эксперимента, — все эти соображения определённо нарушали моё спокойствие и уверенность в том, что я поступаю правильно.
К этому следует добавить, что это мероприятие не было включено в мои «Директивные Указания», которым полагалось следовать в течение всего пребывания за рубежом. Ведь дата спуска была мне сообщена, когда я уже была в Париже. Соответственно, я не имела разрешения Москвы на участие в этом эксперименте. Даже посольство СССР в Париже я не уведомила из-за боязни волокиты, которая, несомненно, возникла бы из-за вероятного отсутствия аналогичных прецедентов. Стандартным правилом в таком случае был запрос разрешения из Москвы. На это обычно уходило непонятно долгое время.
А ведь день спуска был назначен, и согласование на всех уровнях французских организаций по его проведению было закончено именно для этого дня. Уже был издан запрет всем судам на вхождение в акваторию Средиземного моря в том районе, где должен был проводиться эксперимент. Поэтому изменение его даты не только могло привести к серьёзным неприятностям для моих коллег, но и сам эксперимент мог быть отложен на неопределённое время или вообще отменён.
Тем не менее я понимала, что совершаю серьёзное нарушение установленных КГБ жёстких правил по выездам за рубеж, и ещё Бог знает чем это всё обернётся для меня после такого самовольного поступка. В Академии Наук, где я работала, эта людоедская организация носила загадочное название Управление Внешних Сношений (УВС).
Все эти соображения вертелись в моей голове, я пребывала в растерянности и сомнениях по поводу того, как я должна поступить.
Как ни странно, но забавный случай удивительным образом повлиял на моё решение. Незадолго до отъезда в Тулон я бродила как-то вечером по Парижу и забрела на площадь Бастилии. Там мне бросился в глаза старик, сидящий на раскладном стулике с обезьянкой на плече. Обезьянка вытаскивала из ящика стоящей рядом с ним шарманки розовые бумажки с предсказаниями судьбы и давала их прохожим. Подошла и я к ним, дала несколько франков и с удивлением прочла следующее: «Вы задумали интересное дело — смело
Прочитав это предсказание, я поняла, что у меня вдруг как камень упал с души. Все мои сомнения вдруг исчезли, и я просто почувствовала: всё хорошо и правильно.
Сейчас трудно поверить, что это так и было, но, по-видимому, я была тогда в столь неустойчивом состоянии, что незначительного события в нужном направлении было достаточно, чтобы твёрдо решить мучившую меня проблему, отбросить все опасения, и с любопытством готовиться к спуску.
Но все страхи были позади, и «Мистраль» приближался к Тулону. Я ехала одна, на вокзале кто-то должен был меня встретить. Когда поезд остановлен в Тулоне, было уже совсем темно.
Я стояла, оглядываясь на платформе. Ко мне подошёл высокий стройный моряк и представился: «Жерар де Фробервиль — второй капитан батискафа „Архимед“».
Жерар оказался интересным собеседником, и вскоре у нас завязался непринуждённый разговор, в ходе которого я узнала, что мы сразу же поедем на военно-морскую базу Тулона «Арсенал». Там уже находился корабль, на котором был запланирован ужин. Затем меня должны были отвести в капитанскую каюту, которую мне уступил на ночь капитан «Архимеда» Джордж Хюо. Я должна буду по возможности лучше отдохнуть, так как спуск назначен на завтра на шесть часов утра.
Мы проехали освещённые кварталы Тулона и подъехали к въезду в «Арсенал», здесь нашу машину остановили военные. Они возмущённо затараторили, обращаясь к моему спутнику.
— Вы же прекрасно знаете, что вечером въезд в «Арсенал» с жёнами запрещён. Извольте отвезти даму домой, — услышала я.
Жерар стал объяснять ситуацию, сказал, что у них должны быть соответствующие распоряжения и что как галантные французы они должны вести себя иначе в присутствии дамы из России.
Они проверили свои бумаги, извинились, сказав, что они только что заступили на дежурство. Затем с удивлёнными лицами пропустили нашу машину. Подъехав к месту стоянки корабля, который должен был отбуксировать в течение ночи батискаф в открытое море, мы поднялись по трапу.
В его конце на корабле стоял сам капитан Джордж Хюо. Это был человек средних лет, высокий, худой с несколько измождённым лицом, большими глазами, которые в упор с интересом смотрели на меня. Я улыбнулась и сказала:
— Я чрезвычайно благодарна за предоставленную мне возможность участвовать в очередном погружении батискафа и надеюсь, что моё присутствие на корабле не принесёт особых неудобств.
Он приветливо поздоровался со мной и был любезен, остроумен, обходителен и галантен так, как это умеют в совершенстве делать, пожалуй, только французы.
Мы прошли в кают-компанию, где меня ждала радостная встреча с Эдуардом Зельцером и где я познакомилась с офицерским составом корабля. Стол был накрыт, и мы быстро поели, и за кофе я ответила на ряд вопросов, которые интересовали присутствующих: они впервые видели русскую женщину.
За вопросами последовала просто приятная беседа, которая, однако, была прервана Джорджем Хюо, сказавшим, что завтра ранним утром предстоит работа — и всем нужно спать.
Меня проводили в каюту, и, оглянувшись, я увидела, что берег почти не виден, волн почти не было и наш корабль полным ходом движется в открытое море. В каюте я с удовольствием улеглась в капитанскую койку и тут же заснула.