Телепат
Шрифт:
Дойдя до перехода, Олег остановился, словно витязь на перепутье, с сомнительным выбором из двух зол. Налево пойдешь, в пустой дом придешь. Направо пойдешь на остановку попадешь, откуда отправляется автобус до больницы. Но туда все равно не пускают. Днем Олег звонил, чтобы узнать о состоянии матери. Ей стало лучше. Кризис миновал, но она, по-прежнему, находилась в реанимации.
Олег пошел прямо. В магазинчике, где можно было перекусить на ходу, он купил чай в пластиковом стаканчике. После дня, проведенного на улице, было приятно греть озябшие руки, обхватив стаканчик ладонями,
Согревшись, Олег нехотя побрел домой. Ему претило коротать вечер в пустой квартире, но больше деваться было некуда.
Он свернул в знакомый двор. На подъездной дорожке, нахохлившись под снежными шапками, стояли в рядок автомобили. Рабочие лошадки, на которых ездили постоянно, были очищены от снега, и лишь стекла, замерзая, покрывались коростой льда. Зато ветеран двора, древний, раздолбанный «Фольксваген», стоящий на приколе уже третий год, превратился в огромный сугроб. Со спущенными шинами и закрытыми полиэтиленом окнами автомобиль был никому не нужен. Дворники кидали на него снег. Он был ничей, и Олег ощутил странное родство с этим заброшенным сиротой.
На детской площадке женщина со второго этажа выгуливала пуделя, выряженного в щеголеватый вязаный костюм. Пес тщательно обнюхивал территорию, проставляя свои метки. Добежав до стоящего посреди площадки кособокого снеговика, пудель застолбил свое превосходство и с видом победителя потрусил дальше.
Олег проводил пса взглядом. В детстве он очень хотел собаку и не понимал, почему мама не разрешает завести щенка. Теперь ему никто не сказал бы «нельзя», но он сам осознавал, что не может взять на себя ответственность за еще одно существо. Наверное, это и было взрослением.
Пересекая детскую площадку, Олег увидел, что из их подъезда выходит участковый. Олег поспешно присел, спрятавшись за заснеженным «Фольксвагеном». Сейчас ему меньше всего хотелось общаться с милиционером, отвечать на вопросы и оправдываться в несовершенных грехах.
Посещение отделения милиции было еще свежо в его памяти, как и угроза участкового не спускать с него глаз. В тот раз ему было нечего скрывать. Он говорил чистую правду, и все же его без вины записали в виноватые. Порой люди охотнее верят лжи, чем правде. Какие истории ему придумать теперь, чтобы от него наконец отстали? Он знал, что рано или поздно все равно придется объясняться по поводу «взлома» квартиры, но предпочитал, чтобы это случилось как можно позже. У него и без того было полно проблем.
Подождав, пока участковый уйдет, Олег зашел в подъезд и нажал оплавленную кнопку лифта. Красный огонек не горел. То ли лифт сломался, то ли пацаны опять сожгли кнопку. Олег прислушался. Откуда-то из недр лифтовой шахты доносился тихий скрежет и урчание. Значит, лифт работал. Через минуту он остановился на первом этаже. Дверцы разошлись в стороны. Олег стоял и смотрел на тускло-освещенный, замусоленный гроб лифта, и в нем шевельнулась тревога. Он чувствовал, что идти домой не следует.
По логике вещей ему ничто не грозило. Участковый только что ушел и вряд ли вернется, а других гостей он не ждал. И все же Олег неоднократно убеждался, что интуиции следует
С неба посыпала снежная крупа. Мелкие льдинки колко жалили лицо, словно рой насекомых, разгоняя прохожих по теплым помещениям. Олег опустил капюшон пониже и засунул руки в карманы куртки. Он шел без цели. Ноги окоченели. Ботинки на рыбьем меху не были рассчитаны на то, чтобы целый день проводить на улице.
Олега переполнила жалость к себе. Куда он бредет? От чего бежит? Какое будущее его ждет? Он мог предсказать события, происходящие за сотни километров. Он мог прочитать судьбу первого встречного. Но он не знал, как распорядиться собственной жизнью и что ему готовит завтрашний день.
Оказавшись перед железной калиткой проходной, Олег с удивлением понял, что ноги привели его к больнице, где лежала мать.
Несмотря на карантин, в приемные часы посетители тянулись к корпусам. Пока охранник искал чью-то фамилию в списке, Олегу удалось прошмыгнуть внутрь. Оставив пальто в гардеробе, он поднялся на пятый этаж.
Приближаясь к стеклянной двери реанимации, он снова почувствовал легкую тревогу. Она была сродни ощущениям, которые возникают у людей, страдающих фобиями. Олег боялся вновь ощутить прыжок в бездну под названием Смерть.
Дверь, как и в прошлый раз, была заперта. Олег постучал. К его удивлению, створка тотчас приоткрылась и оттуда выглянула молоденькая медсестра.
– Сюда нельзя. Посещение запрещено, – сказала она.
– Я знаю. У меня здесь мама. Воропаева, Инна Михайловна. Вы просто скажите ей, что у меня все в порядке. Что я приходил. Чтобы она не волновалась. Что все хорошо, – сбивчиво попросил Олег.
– Я ей все передам. Твоей маме уже лучше. Завтра или крайний срок послезавтра ее выпишут в общую палату, – сказала медсестра.
– Спасибо.
Олег пожалел, что не догадался принести какой-нибудь гостинец и решил, что завтра купит бананов.
Не дожидаясь лифта, он по лестнице спустился на первый этаж. Перспектива снова оказаться на промозглой, темной улице, не вызывала энтузиазма. Олег присел на кушетку возле гардероба. Пока не прогонят можно посидеть в тепле. Он снова задумался о завтрашнем дне, и искра радости от хорошей новости погасла в беспросветном болоте размышлений.
Кто-то тронул его за локоть.
Олег поднял голову. Перед ним стояла гардеробщица.
– Ну что пригорюнился? Не пускают?
Олег помотал головой.
– В общую палату выпишут, тогда разрешат, – сказал он.
– Это из реанимации, что ли? И кто у тебя там? – спросила старушка.
– Мама.
– Вот горюшко. Молодая, небось?
– Сорок три года.
– Молодая, – кивнула гардеробщица. – Иди, я тебя чаем напою. Меня баба Нюра зовут.
Баба Нюра открыла деревянную стойку и пропустила Олега в раздевалку. В глубине гардероба, скрытый вешалками, к стенке притулился маленький столик. На яркой клеенке стоял электрический чайник и нехитрая снедь: банка из-под кофе, наполненная сахаром, начатая пачка печенья, завернутый в целлофан хлеб, одноразовые пакетики чая…