Теллурия

Сорокин Владимир Георгиевич

Все продолжали сидели неподвижно. Вдруг женский голос прорезал тишину гостиной:

– Он был там!

Это воскликнула сестра Надежда.

И словно по команде все очнулись, зашевелились, к высящемуся Тимуру сдвигаясь.

Ночью Маша и Ната, лежа в постели после ласк невинно-сестринских, разговаривали негромко, полушепотом. По потолку плыло звездное небо.

– Тимур проник сквозь завесу, – повторяла Маша, на звезды глядя.

– Проник в сбывшееся. – Ната играла волосами Маши.

– В великое!

– В реальное.

– Это дает

нам.

– Многое. Это больше, чем просто надежда.

– Тимур раздвинул завесу, увидел дворец. Дворец! Ната, дворец хрустальный!

– Дворец совершенных!

– Дворец вечных!

– Непорочных!

Маша глаза зажмурила. Ната обняла, прижалась:

– Futurum.

– Воплощенное!

– Нетленное.

Они надолго застыли, обнявшись.

– Ната, – прошептала Маша так, словно тайну великую сообщая. – Я хочу Тимура братом. Но боюсь.

– Он один, – вздохнула Ната. – Ему не нужны ни братья, ни сестры. Ему нужно только одно.

– Futurum? – произнесла Маша с восторгом и обидой.

– Futurum, – выдохнула Ната с восторгом и надеждой.

И сестры улыбнулись в темноте.

XV

Ариэль положил руку на белый квадрат двери.

– Слушаю тебя, Ариэль Аранда, – раздался голос.

– Я имею, – произнес Ариэль.

– Если имеешь – входи, – ответил голос.

Дверь поползла в сторону. Ариэль шагнул в темную прихожую. Едва за ним закрылась дверь, как вспыхнул свет и две овчарки с рычанием подбежали к нему.

– jSuelo! [22] – произнес голос, и собаки легли, перестав рычать.

– Иди вперед и не бойся, – приказал голос.

Ариэль двинулся по коридору в сопровождении овчарок. Коридор перетек в арку, распахнулся холл с темно-красным полом, уставленным низкой японской мебелью. В холле было прохладно и пахло сандалом. Ариэль прошел холл, и старые, но до блеска надраенные армейские ботинки его ступили на широкий и мягкий ковер бордово-фиолетово-черных тонов. Ковер вел дальше, в относительно небольшую комнату с шелковыми обоями пастельно-зеленоватых тонов. Показался низкий стол, за которым сидел невзрачного вида лысоватый плотник с неприветливым лицом. Овчарки вбежали в кабинет и легли возле стола.

22

jSuelo! – Лежать! (исп.)

– Цифра твоего возраста, 14, меня настолько впечатлила, что я сказал тебе “входи”, – проговорил плотник уже своим тихим, естественным голосом. – Я забил 245 гвоздей, но впервые вижу клиента такого возраста.

– Господин плотник, я умоляю вас об исключении, – произнес Ариэль заранее заготовленную фразу.

– Умоляй. Что тебе еще остается? – усмехнулся плотник, прихлебывая отвар жженого риса из плоской чашки.

– Я приехал из Альмерии.

– У вас еще бомбят?

– Редко.

– Как с продуктами?

– Не очень.

– Ты приехал в Барселону поесть?

– Я приехал, чтобы

умолять вас об исключении, господин плотник.

– Ты попугай?

– Нет, господин плотник.

– Да, ты не похож на попугая. Скорее на вороненка. Которого засосало в турбину бомбардировщика, а потом выплюнуло.

– Я очень прошу вас. Вот мой гвоздь, вот мои деньги. – Ариэль показал то и другое в обеих руках.

– Ты фокусник?

– Я воин.

– Я вижу твой шрам на нижней скуле. Это пуля? Где тебе так досталось?

– Шрапнель. Под Кадисом.

– Сколько провоевал?

– Полтора года.

– Герой. Но вообще-то война уже окончена.

– Я не воюю больше.

– Слава богу.

Возникла пауза. Ариэль стоял, зажав в правой руке теллуровый гвоздь, а в левой – бумажку в сто тысяч песет.

– Воин, тебе известен плотничий кодекс? – спросил плотник, отхлебнув отвара.

– Я знаю о правиле семнадцати лет.

– Почему же ты пришел?

– Потому что мне больше.

– Ты приложил свою руку. Вот. – Плотник вызвал голограмму руки Ариэля и вместе с ней всю его историю, включая биографию, две детские болезни, два ранения и одну награду. – Тебе четырнадцать.

– Господин плотник, мне больше.

– Тебе четырнадцать.

– Мне двадцать один.

– С чего ты взял?

– Я взрослый.

– Потому что тебя дважды ранило?

– Нет. Потому что я убил девятерых ваххабитов, тяжело ранил четырех и легко – восемнадцать.

– И ты уверен, что от этого твой мозг повзрослел на семь лет?

– Мне двадцать один год, господин плотник.

– Тебе четырнадцать лет, воин.

– Господин плотник, я прошу вас.

– Забить?

– Да.

– Детям до семнадцати лет это кино запрещено.

– Я очень прошу вас.

– Смертность в твоем случае – 52 %. Знаешь это?

– Да.

– Это не для детей.

– Я взрослый, господин плотник, мой мозг выдержит. Поверьте, поверьте мне! Он выдержит, выдержит многое. Он взрослый. Взрослее меня.

– Это ты хорошо сказал.

Снова возникла пауза. Плотник отхлебнул настоя.

– Но кодекс есть кодекс, дружище.

– Господин плотник…

– Нет, дружище. Дело не в тебе и не в твоем трупе, с которым я знаю как поступить. Как и вы, воины, мы, плотники, трупов не боимся. Дело в нашем кодексе.

– Но, господин плотник…

– Приходи, дружище, через три года. И я тебе забью. Со скидкой, как старому клиенту.

– Мне очень нужно сейчас.

– Через три года.

– Господин плотник…

– Воин, я тебя больше не задерживаю.

Услышав эту фразу, овчарки вскочили и, слегка зарычав, уставились на посетителя.

Ариэль вышел на улицу и побрел бесцельно. Вспомнив все испанские, английские и китайские ругательства, он забормотал их. Но это не очень помогло, и вскоре скупые слезы побежали по его смуглым скулам. Он слизывал их языком, дотягиваясь его кончиком до шрама на нижней челюсти, брел и бормотал. Дойдя до перекрестка, остановился и заметил, что до сих пор сжимает в левой руке гвоздь, а в правой – деньги. Он спрятал то и другое в разные карманы, достал умного, развернул: