Тело Милосовича

Митрофанов Алексей Валентинович

— Ну мало ли.

— Мне все же кажется, что это был именно тот гроб, — настаивал Филатов.

Лицо начальника таможни приобрело выражение лица взрослого человека, который втолковывает очевидные вещи непонятливому ребенку.

— Не думаю. Рейсов у нас много, он мог прилететь откуда угодно.

— А как бы это установить поточнее? — спросил Филатов.

— Это сложно, нужно ворошить всю документацию. И потом, это конфиденциальная информация, мы не можем распространять ее просто так. Вдруг родственники

не хотят, чтобы об этом знал кто-то еще. Тайна частной жизни — закон. Вы, как законодатель, должны это понимать лучше, чем кто-либо другой.

— Но и вы тоже должны понимать, что я не рядовой интересующийся, — попробовал надавить Фи латов.

— Я-то это понимаю, — ответил начальник таможни. — Вы ведь не думаете, что я вот так запросто встречаюсь со всеми пассажирами? Но вы не сотрудник органов, и у вас нет права на оперативно-разыскную деятельность.

— Это не оперативно-разыскная деятельность. Я только хочу получить информацию по единственному вопросу.

— Увы. — Таможенник развел руками.

— Так вы отказываетесь предоставить мне информацию? — спросил Филатов.

— Нет, почему же? — сдал немного назад начальник. — Присылайте депутатский запрос, и мы ответим в установленные законом сроки.

Депутатский запрос! Установленные сроки! Да он просто издевался, этот таможенник. Филатова не устраивало ни то ни другое. Во-первых, сроки слишком велики — целый месяц. А во-вторых, нужно обосновать, для чего ему нужны запрашиваемые сведения. И здесь он не мог указать ничего вразумительного. В самом деле, что он мог написать в таком запросе? В гробу был не тот покойник? Но какой «не тот»? И какой нужен? А может, это вообще был пустой гроб?

— А что, у вас часто прилетают гробы? — спросил Филатов на прощание.

Таможенник снисходительно усмехнулся:

— Чаще, чем вы думаете. И прилетают, и улетают.

— На внутренних рейсах или на международных?

— И там, и там. Чаще, конечно, на внутренних.

— И дорого это стоит?

— Да уж подороже, чем простой багаж, — сказал начальник таможни. — Груз-то специфический, сами понимаете. И негабаритный.

Филатов понимал. Быть может, лучше, чем многие другие. Он встал и холодно попрощался с таможенником.

Депутатский запрос он писать не стал, но навел справки по своим каналам и выяснил, что таможенник лукавил. Гроб действительно прилетел из Белграда. Но вот чье тело в нем прибыло, выяснить не удалось. Эта информация была закрытой даже для сотрудников таможни. Доступ к ней имелся только у начальника и особо доверенных лиц.

Оставался другой путь — попробовать разузнать через похоронную фирму. Но когда он узнал их количество в городе, руки у него опустились. Фирм оказалось более шестисот.

Он вспомнил про охранника.

— Ты номер катафалка

записал? — спросил Филатов у него.

Тот смутился:

— У меня ручки не нашлось, я так запомнил.

— Ладно, давай диктуй.

Охранник виновато потупился:

— Забыл я его.

— Как забыл? — неприятно поразился Филатов.

— Вы понимаете, я обычно ничего не забываю, у меня очень хорошая память. Но тут в потасовку одну встрял, получил маленько по голове — и забыл. Со мной впервые такое.

— Говорил же я тебе, записать надо! — с досадой сказал Филатов.

— Так я же запомнил.

— Ну так скажи, раз запомнил!

Охранник молчал.

— Мой учитель физики в школе, — назидательно произнес Филатов, — любил повторять, что самый тупой карандаш острее, чем самая острая память. С тех пор я много раз убеждался в том, как это верно.

— Теперь буду носить карандаш, — покорно согласился охранник.

Филатова взяла досада.

— А ты не мог бы еще раз удариться, чтобы вспомнить?

Охранник посмотрел на него укоризненно.

— Грех смеяться над увечными, — произнес он очень серьезно.

Филатову стало неудобно.

— Извини.

— Бывает, — незлобиво ответил охранник. — Я бы треснулся, если бы это помогло, честное слово.

— Не надо! — остановил его Филатов. — Я пошутил.

Он решил, что этот след потерян навсегда. Примерно через неделю охранник с радостным лицом влетел к нему в кабинет.

— Вспомнил, все вспомнил! — воскликнул он.

Филатов уставился на него с недоумением. Странно было наблюдать такую искреннюю и почти детскую радость на обычно суровом лице бывшего спецназовца.

— Что вспомнил? — спросил он.

— Ну как же! Вы же сами просили — номер катафалка.

— Молодец! — похвалил Филатов. — Давай диктуй!

Охранник положил перед ним бумажку с номером.

— Я сразу записал, — сказал он, — а то мало ли что.

— А это точно он? — усомнился Филатов.

— Точнее не бывает! — заверил его охранник. — Могу поклясться.

— Хорошо, если так. — Филатов спрятал ценную бумажку в карман. — А как вспомнил-то?

— Почти так же, как и забыл, — расплылся в улыбке охранник.

— Как это?

— Лампочка у меня дома перегорела. Я и полез менять. Смотрю, а колба на одной нитке держится. Ну, я ее оторвал, взял плоскогубцы и давай выкручивать цоколь. Но видно, на контакты попал. Меня током и ударило. Причем хорошо так прихватило, не отпустило, как обычно бывает, а трясет и держит. Я прямо все колебания тока чувствую, все эти пятьдесят герц. Хочу выругаться — и не могу, повторяю только первую букву: «Б-б-б-б…» А потом рванулся — и отдернул руку.

— И что?

— Тут и номер всплыл сам собой — отчетливо так.