Тело в плюще
Шрифт:
— Почему же ты ничего никому не сказала? Ни тогда, ни позже? Поосторожничала? Испугалась? Или, может, просто оставила на будущее? Решила подождать до более подходящих времен? До того, когда понадобятся деньги? В этом ведь все дело, да?
— Да. Подумала, что надо иметь кое-что про запас, на старость. Что-то вроде страховки. Знала, что когда понадобится, всегда смогу обратиться к тебе. И вот время пришло. Мне нужно выкупить домик. Жить в другом месте я не хочу. Хозяин оставил за мной право первого выбора. Деньги не такие уж и большие, но у меня их нет, и даже тех, что я получу за эту неделю, не хватит.
— А после домика тебе не захочется машину или, может быть, что-то еще? Шантажисты ведь всегда так
— Я не шантажистка! Как ты могла подумать такое! Это всего лишь одноразовое деловое соглашение.
— Не расстраивайся, дорогуша. Переезжать не придется. Будешь жить в своем домике. А теперь давай перейдем в джакузи, и ты побалуешь меня своим знаменитым массажем. Я только схожу за шипучкой и бокалами. Поднимем тост за будущее.
— А ты прекрасно держишься. Я тебе очень благодарна. Но бокал возьми только для себя. Я пью нечасто и никогда перед массажем — токсины мешают сосредоточиться.
— Как скажешь. А теперь снимай-ка свой халат и переоденься во что-нибудь полегче. Впрочем, можешь и не переодеваться. Я включу джакузи и плесну себе немного вина. Меня токсины не волнуют.
— Это ведь произошло случайно, правда? То есть… Прин свалилась сама?
— Конечно.
Запульсировали моторы. Бобби разделась и медленно соскользнула в теплую, пузырящуюся воду. Она была в хорошей форме и сейчас с гордостью посмотрела на свой плоский живот. Ей давали сорок с небольшим, но никак не пятьдесят. Она закрыла глаза, погрузилась по шею и развела в стороны руки, чувствуя, как вода, ее любимая стихия, смывает последние следы вины — вины за сделанное сейчас, вины за молчание, вины, едва не помешавшей ей договориться об этой полночной встрече. Но ведь все получилось? Получилось идеально. Путешествие по жизни ведет нас по многим дорогам, и каждая открывается в свое время. Эту она выбрала сама и в самое подходящее время.
Бобби не слышала, как женщина подошла к ней сзади, но ощутила удар. Он оглушил ее, хотя боль и не была сильной.
— Ох!
Потом вода — горячая, пенистая — хлынула в нос и рот; защипало в глазах. Бобби попыталась поднять голову, но что-то не давало подняться. Она била ногами и размахивала руками, стараясь освободиться, отплыть, но плитки были скользкие, и она погружалась все ниже. Шум пульсирующих моторов смешался с шумом пульсирующей в ушах крови. Бобби уступила воде и позволила ей забрать себя. Путешествие закончилось.
Фейт посмотрела на дорожный будильник. Пять часов. Вставать еще рано, но сон уже ушел. Ветер за ночь окреп, набрал силу и теперь вовсю завывал за окном. Она поднялась и развела тяжелые шторы. Тьма хоть глаз коли. Ни намека на вчерашнее утро с его розовыми пальцами рассвета. Фейт вернулась к кровати и включила лампу. Слава Богу, генераторы не вышли из строя. Брент наверно уже встал и, скорее всего, хозяйничает в кухне. Похоже, погодка разгулялась. Надо бы поговорить с Брентом.
Она натянула плотный шерстяной свитер и джинсы. Выйдя из комнаты, включила свет в коридоре, чтобы добраться до лестничной площадки. Выглянула в окно — то же самое, темнота. Дождь еще не начался, но уже собирался. Сегодня с острова никто не уедет, да и завтра, вероятно, тоже.
Брента она в кухне не обнаружила. Мало того, его там и не было. Булочки, что Фейт испекла специально для него и завернула в упаковочную пленку, остались нетронутыми. Кофеварку никто не включал. Она потрогала чайник на плите — холодный. Фейт вдруг подумала, что даже не знает, где спит Брент. Определенно не в той части дома, где разместились гости, потому что свободной осталась только одна комната. По крайней мере таблички на двери не было, да и трудно представить, что Брент, мужчина одинокий и неразговорчивый, чувствовал бы себя уютно рядом с полудюжиной женщин. Может быть, у него есть комната где-то внизу или даже домик где-то на острове. Да, вставать пораньше в такой день никому не хочется, и
Она спустилась в бассейн. Ветер ломился в высокие окна, но пробраться внутрь не мог. Брента нигде видно не было. Фейт прошла вдоль бассейна, тихая, застывшая вода которого являла резкий контраст с бушующей снаружи стихией. Подсветка была включена, но освещала только облицовочную плитку и ничего больше. Та же картина и в джакузи, только одна из подсветок почему-то не горела. Точнее, ее что-то закрывало. На дне лежала Бобби Долан, а над ее неподвижным телом покачивалась бутылка из-под шампанского. Фейт зашла в воду и попыталась вытащить женщину. Не получилось. Она опустилась ниже, проверила пульс и сразу же поняла — реанимировать массажистку уже не удастся. Бобби устроила себе приватную вечеринку, и вечеринка закончилась.
Глава 5
Второй год
Люси Стрэттон сидела на передней веранде семейного летнего дома на Лонг-Айленде, поджидая подруг, Прин и Элейн. Стоял август, и до занятий оставалось совсем немного. Первый год оказался не так плох, как она думала. Проведя всю жизнь в школе для девочек, Люси меньше всего хотела продолжать учебу в колледже для девушек, но решение принимала не она. Мать заняла твердую позицию. Люси может отправляться куда угодно, но только если сама будет оплачивать обучение. Она совершенно не понимала желания дочери поступать в университет Чикаго. Евреи и хиппи. Нет, женщины с фамилией Стрэттон должны быть в Пелэме, а поскольку Люси носит эту фамилию…
Попав в Пелэм, она впервые избавилась от материнского контроля — и вот лето и те же оковы. План с поездкой в Кентукки в качестве волонтера Висты [14] умер, не успев увидеть свет. «Привезешь домой вшей, а то и кое-что похуже». Прокатившиеся по стране расовые волнения закрыли дорогу в Гарлем, куда она ездила два раза в неделю с частными уроками. Сама Люси никакой опасности не ощущала, и руководитель программы даже звонил миссис Стрэттон, убеждая ее в том же, но в сознании матери четко отпечатался девиз «Гори, бэби, гори». Общение дочери с такого рода людьми давно вызывало у нее беспокойство, и теперь она нашла наконец подходящий предлог, чтобы положить конец братанию, которое могло привести к чему-то такому, о чем не хотелось и думать. Люси мечтала о приятном чернокожем — с прической «афро» и в дашики, — который забрал бы ее с собой и увез из крохотного мирка белого хлеба. У них были бы детишки, кофе с молоком, и они работали бы вместе, бок о бок, исправляя вековые несправедливости. Ночами, уложив всех спать, она писала бы замечательные истории, вплетая в сочную ткань вечной литературы тему расового угнетения. Семейные саги, повествования о людях, мужчинах и женщинах, чья любовь побеждает окружающие их предрассудки. Она бы смогла. У нее бы получилось. Если Люси и успела понять что-то о себе, так это то, что она рождена быть писательницей, бросать заполнявшие воображение слова на чистый лист, как семена на вспаханное поле. Преподаватель поощрял ее, советовал поработать летом над романом. Особенно ему понравился ее рассказ о девочке, столь не похожей на родителей и брата, что она задается вопросом, а не удочерили ли ее во младенчестве, и в конце концов узнает, что так оно и есть. Люси повезло попасть на курс творческого письма уже на первом году, и она планировала посещать семинар у того профессора в следующем семестре. Родителям Люси, разумеется, ничего не сказала. Да они и не интересовались — делай, что хочешь. Поступила, учится и когда-нибудь закончит. Все остальное значения не имело.
14
Виста — программа «Добровольцы на службе Америке». В соответствии с программой люди различных профессий заключают контракт на работу в течение года в неблагополучных городских или сельских районах, а также в индейских резервациях, пытаясь помочь решению проблем неграмотности, безработицы, голода, бездомности.