Телохранитель для мессии (Трилогия)
Шрифт:
Однако может статься, все куда проще, чем я себе навоображала: передача отрицательных эмоций изначально сильнее, чем положительных, ибо так заложено в самой человеческой природе. Позитив мы стараемся удержать в себе, а негатив выплескиваем во внешний мир – обратное положение вещей губительно для рассудка, – в отличие от легко рассеивающихся позитивных чувств, отрицательные имеют свойство накапливаться и приводить к эмоциональному взрыву.
Ладно, куда–то меня не туда в размышлениях повело…
Отсутствие в замке барона Лешеро не стало ни для кого неожиданностью – приспущенный над центральной башней флаг, согласно глупейшей (с
– Достопочтенный, а когда именно должен вернуться барон Лешеро? – Я поторопилась с вопросом, пока еще мне удавалось изображать уважение и почтительность.
Долговязый хрыч с негнущейся спиной и блестящей, точно ее час полировали, лысиной на острой макушке посмотрел на меня как на таракана, осмелившегося не только заговорить, но еще сплясать и спеть на могиле горячо любимой бабушки дворецкого. Мужчина нарочито громко пробурчал в сторону: «Его сиятельство, окромя батюшки Императора, ничего никому не должен» – и только после этого удостоил ответом мою недостойную такой чести особу.
– Барон обещались быть к обеду. – И злорадно добавил: – Завтрашнему.
Я обернулась и вопросительно посмотрела на скучающего у стенки Верьяна. Тот пожал плечами и безразлично отвернулся: мол, встряла первой в серьезный мужской разговор, теперь сама разбирайся.
Нет, ну вы это видели?! Гад. Как есть гад. Ничего–ничего, месть моя будет ужасна, беспощадна и неотвратима. Когда–нибудь…
– Тогда будьте любезны, уважаемый, доложите о нашем приходе баронессе, – попросила я, собрав остатки вежливости в предчувствии, что на долгие переговоры меня не хватит.
– С радостью это сделаю, – скривился мужчина, всем видом намекая, что куда большее веселье ему доставила бы возможность сообщить хозяйке о наших похоронах. – Однако позвольте высказать сомнение в том, что Ее светлость баронесса Лешеро вас примет.
Неудивительно, что барон живет столь замкнуто – с таким–то дворецким! Будь его воля, он бы посетителей еще на въезде разворачивал.
– Не позволим, – нагло ухмыльнулся Верьян, решивший наконец взять дело в свои длинные, загребущие руки. В прямом и переносном смысле. Поднатужившись, он вытряхнул из снятого с жердей мешка чешуйчатую башку астахи (вернее, то, что от нее осталось) на натертый до слепящего блеска мраморный пол. – Иди–иди докладывай, пока у нас тут астахова голова не протухла.
Эона как бы невзначай отпрянула от трофея как можно дальше и даже мужественно не заверещала. Только позеленела слегка. Стражник тоже проявил себя вполне достойно, но, скорей всего, этому поспособствовало то, что он лицезрел эту часть тела астахи уже не в первый раз – наемник успел попугать ею гарнизон на въезде в замок.
К слову, голова и впрямь попахивала, красноречиво намекая присутствующим, что Верьян в своем праве.
Невозмутимый дворецкий, не меняя надменно–брезгливого выражения лица, освидетельствовал
– Хорошо. – Неохотный кивок. – Ждите.
Подождем, разумеется. А что, у нас был еще какой–то выбор?
Ожидание затягивалось. По моим ощущениям, с момента ухода дворецкого прошло около часа. Нетерпение давно переродилось в скуку, щедро сдобренную зевотой. Астахову голову пришлось запаковать обратно в мешок, однако она продолжала вонять и оттуда. Весьма просторная приемная давно была осмотрена до последнего гобелена (намертво приколоченного к стене, кстати – лично проверила), а начальник гарнизона выспрошен Верьяном о погоде, урожаях и других злободневных для сельского хозяйства проблемах. После чего все надолго замолчали: заводить разговоры на опасные темы в присутствии стражника, явно тяготившегося нашим обществом, никто не торопился. Постоянно оглядываясь на привалившегося к стене наемника, Эона остерегалась ругаться на «несносных, тупых мужиков», по крайней мере, в голос – и то радость.
Кожа под повязками зудела так, что хотелось грызть бинты. Я вздохнула, припомнив, какое отвратительное зрелище мои запястья представляли утром. Да и сейчас, наверное, выглядят не лучшим образом. Интересно, шрамы останутся?
Эх, нормальные мужья дарят женам дорогие украшения и наряды, а мне от супруга все больше достаются проблемы мирового масштаба и отметины на теле!
«При всем желании тебя сложно назвать нормальной женой». Не больно–то и хотелось…
Стены приемной загудели от вибрирующего звука гонга. Бесцельно бродившие по комнате люди поспешили принять соответствующие торжественной встрече позы согласно собственному разумению: начальник замкового гарнизона застыл каменным истуканом у выхода, Эона судорожно расправила платье, Верьян сдернул с головы шляпу, я по здравом размышлении последовала его примеру.
Двойные двери распахнулись. Вытянутый в струнку дворецкий промаршировал в открывшийся проем и зычно отрапортовал:
– Ее светлость госпожа Ольхеза рю Яандер, баронесса Лешеро, прекраснейшая, добрейшая, щедрейшая, мудрейшая, благороднейшая, несравненная владетельница бесчисленных полей, трех лесов, пяти поселений и…
Возникла небольшая пауза – дворецкий набирал в грудь побольше воздуха, чтобы эффектно закончить представление госпожи.
– Двух болот! – нетерпеливо зашипели откуда–то из–за левой створки двери.
От такого подлого удара в спину по его гордости дворецкий поперхнулся и закашлялся до слез.
– И двух болот, – повторил он, смахнув влагу с ресниц с видом священника, присутствующего при оскорблении святыни язычниками, и посторонился.
Зазвучали фанфары (на слух детская дудка) – в залу, высоко задрав и без того вздернутый нос, вступила нарядно одетая молодая женщина. Мы затаили дыхание: тяжелые, приторно–сладкие духи баронессы не то чтобы перебили вонь портящейся астаховой головы, но придали этому «аромату» неповторимый головокружительно–удушающий оттенок. Пока от этой непередаваемой смеси запахов не потемнело в глазах, я поторопилась разглядеть сей светоч неземной красоты и добродетели, что почтил нас своим вниманием.