Телохранитель для мессии. Трилогия
Шрифт:
Однако Верьян не торопился сходить по ней к озеру. Он опустился на одно колено, вглядываясь в противоположный берег. Не знаю, много ли наемник там увидел: луна поблекла одновременно с небом, превращая удаленные объекты в бессмысленное нагромождение теней. Не пожалев штанов, Верьян встал на оба колена, вцепился в траву и осторожно свесился с края обрыва. Стараясь не мешать осмотру, я тихонько скинула сумки и присела на корточки неподалеку. К утру стремительно похолодало, руки и нос совсем оледенели — я пыталась согреть их дыханием, одновременно вглядываясь в девичью фигурку на берегу.
Верьян
Место жертвоприношения, несмотря на попытку приукрасить его Эоной, все равно смотрелось как-то невзрачненько. Будь я астахой, честное слово, обиделась бы на подобное неуважение. Мое ужаство по-любому затребовало бы гранитного постамента с парой столбов, кокетливо украшенных кандалами (для жертвы) и удобными пологими ступеньками (для меня). А рядышком солнечные часы — чтобы не опаздывать к завтраку. Правильное питание, оно, знаете ли, требует точного соблюдения режима. Ну и цветов, разумеется, побольше. Только без шипов — они в лапах застревают.
«Про транспарант, на котором золотой гладью вышито: «Мойте руки перед едой», не забыла? » А что, кумач на темном, отполированном граните смотрелся бы концептуально. Только слоган попросила бы другой. «Приятного аппетита!»
«Осталось только уведомить астаху, что ему требовать с бургомистра в следующий раз ». Очень надеюсь, следующий раз для этой сволочи не наступит.
«Для какой конкретно сволочи? Бургомистра или астахи? » Это уж как повезет.
Наемник бесшумно втянулся обратно и, сделав мне знак молчать, поманил за собой с дорожки в гущу леса. Я поднялась, подхватила сумки и пошла, куда позвали.
Вовремя это было сделано...
— Что, Малой, может, хватит нам с тобой бока в кустах отлеживать? — неожиданно пробасил из темноты под обрывом мужской голос.
— Верно говорите, рен Терес, — угодливо согласился с ним другой голос, помоложе и позвонче. — А то уже замерз я как собака.
— Как щенок, Малой, — хохотнул первый. — До хорошего сторожевого пса тебе еще расти и расти. Ладно, собираемся: утро на пятки наступает. Поди, уж не успеет никто девку до астахи сожрать. А то просидим тщетно до петухов, и из-за этой оторвы у меня опять, как у прошлом годе, спину прихватит. Неделю потом было не разогнуться.
Под обрывом шумно завозились, послышалась негромкая ругань, затрещали ломаемые ветки.
— Рен Терес, а вам ее совсем не жалко? — вдруг робко спросил Малой.
— Мне Ларку мою жалко, — жестко отрубил старший. — И Милошку с Дранькой, подружек ейных. А девку бесстыжую, что в штаны рядится да шляется где ни попадя, пусть другие жалеют, ежели дури хватает. Все, довольно трепаться, пошли уже. Не ровен час, упаси нас Единый, сами ранним завтраком станем.
Две темные фигуры, кряхтя от натуги и бряцая оружием, вскарабкались по тропке на обрыв. На расстоянии вытянутой руки прошли от деревьев, за которыми мы укрывались.
Нет, умом я, конечно, понимала, что
Кто ж знал, что он обломится с таким оглушающим треском!
Стражники схватились за оружие, напряженно вслушиваясь в ночные шорохи.
«Может, обойдется, а?» — замерев с поднятыми руками, трусливо подумала я, глядя в перекошенное лицо спутника.
Плохо же я еще знала навязанного судьбой напарника!
Бесшумно скользнувший в сторону сгусток тьмы, синхронно взметнувшиеся кинжалы, хрипы предсмертной агонии. И два мертвых тела, у каждого на шее — почти у самого подбородка — глубокая колотая рана, все еще обильно кровоточащая.
— Иди сюда, — повелительно бросил мне Верьян. — Живее!
Слабеющие руки из последних сил удерживали сумки. На подгибающихся ногах я подошла к наемнику. Он отработанным движением вытер лезвия кинжалов об одежду убитых, срезал кошели с их поясов и только после этого убрал оружие в ножны.
— Не спи! — поднимаясь, прикрикнул на меня охотник за головами и указал подбородком на лежащие тела. — Оттащим их с тропы да чутка присыплем на всякий случай — не хватало нам шального упыря, прибежавшего на запах крови. Давай бери за ноги, а я под руки возьму.
Мужчина постарше полууткнулся в землю, мертвая рука крепко сжимала короткий меч. Второй стражник, раскинув руки, лежал на спине, выроненное от испуга копье валялось неподалеку. Короткие волосы кудрявятся у висков, открытое, приятное лицо, в широко раскрытых, остекленевших глазах мутнеет светлеющее небо. Молоденький, наверное, младше меня лет на пять. Был.
Глаза защипало от слез, окружающее подернулось спасительной дымкой. Пожитки упали на землю из обессилевших рук.
— Я... я не могу... — Слезы побежали по щекам и закапали с трясущегося подбородка на воротник. — Он же еще мальчишка совсем. А у второго, слышал, жена, дочка. Ну зачем ты с ними так?
Похоже, Верьян по-настоящему разозлился. Сузившиеся желтые глаза были совершенно бешеными.
— Нашлась чистоплюйка! — процедил наемник. — Легко быть чистенькой, когда чужие руки с твоей дороги навоз убирают. Ну и сидела бы тогда в подвале, раз такая жалостливая. Сокрушается, понимаешь, обо всех и каждом! А кто из них пожалел ту девчонку, что сейчас, привязанная, в исподнем на берегу своей участи дожидается? Может быть, этот?
Носком сапога Верьян поддел и с натугой перевернул на спину тело старшего стражника.
— Что-то непохоже... — Несильный, злой пинок откатил короткое копье другого стражника далеко в сторону. — Сказывали мне тут дрюссельские наниматели, как астаха свою жертву пожирает. Не желаете ли, ваша чистоплюйская светлость, послушать байку о мучениях с восхода до заката юной девы, чья вина только в том, что она не такая, как другие?
Забыв про слезы, я ошеломленно смотрела на взбешенного Верьяна, которого, видимо, не на шутку задела поднятая тема.