Телохранитель для мессии. Трилогия
Шрифт:
— Ну, показывай, чего притащила, — без перехода деловито приказали мне.
Брильянтовый браслет на покоробленной деревянной поверхности стола был так же неуместен как в навозной куче. Еще по дороге сюда я решила «оторвать его от сердца» первым, как наиболее заметный и дорогой в моей «фамильной коллекции», и предварительно переложила в карман юбки. Предстояло крупно потратиться на экипировку и провизию перед дальним путешествием, а в таких делах денег, как известно, мало не бывает. Проблема заключалась в том, чтобы суметь сторговаться:
Для начала Мерат провел браслетом по лежащему на столе черному бруску из материала, напоминающего уголь, и внимательно пригляделся к оставленной камнями полоске, а затем извлек из передника окуляр, с возросшим интересом склоняясь над украшением.
— Так-так, что это у нас здесь? Браслет в четыре ряда. Желтый брильянт! — его голова удивленно оторвалась от созерцания камней. — Откуда это у тебя, девчонка?
Я неопределенно пожала плечами, не собираясь разглашать рыбные места.
— Клейма нет. Ой, чую румнову руку, гнушается он свои изделия метой портить. Но не поручусь, — пробормотал он, вновь склонившись над столом, боясь поверить своему счастью.
Тщательный осмотр продолжался непозволительно долго.
«Может надо камушки на зуб попробовать? Если зубы крошатся — значит точно брильянты. Не обознался» . На мой взгляд, это уже лишнее.
Наконец он оторвался от созерцания, чтобы вернуться к насущным делам.
— Моя цена — тридцать четыре талена, — хитро прищурив левый глаз, выдал мужчина. — И я неимоверно щедр по отношению к тебе.
«Две коровы!», — восторженно пискнула память Рисы.
Что ж попробуем измерить стоимость брильянтов в крупнорогатом скоте. Хоть какой-то ориентир.
— Пятьдесят, — в ответ известила я. И уточнила: — Тиланов.
От такой наглости прищур рассосался, показав во всей красе вытаращенный левый глаз. Вслед за первым и второе око медленно полезло на лоб. Тонкогубый рот возмущенно раскрылся. Поток брани, низвергнувшись оттуда, миновав мою горемычную персону, щедро вылился на голову бедного Лита. Так, оказалось, зовут этого несовершеннолетнего преступника. Всю тираду он произнес на одном дыхании и остановился только тогда, когда оно закончилось. Я ловко воспользовалась секундной паузой:
— Тише, папаша, — примирительно сказала я. — Пацаненка почто огульно поносить? И за сотню тиланов не прикупишь такую цацку, а я прошу всего пятьдесят.
Прищур вернулся на свое законное место — на левый глаз.
— Неужто? — сощурилось второе око. Так и ослепнуть недолго. — И кто ж такое бает? Поищи-ка дураков, связываться с таковским приметным товаром! От твоего платья, девочка, уж больно имперскими мастерскими несет. Нитки, небось, еще махрятся от споротого знака прислуги низшего уровня?
Какой глазастый попался!
— Десять тиланов, — подвел итог скупщик
— Правильно говорил мне папаня Дран, нечего связываться с сальгрийцами, вечно норовят обжулить, — я попыталась забрать со стола браслет, но скупщик вцепился в него словно клещами.
Ребро ладони безжалостно рубануло по нежному сгибу волосатой конечности. Пары мгновений, на которые непроизвольно разжалась толстая пятерня, хватило для возвращения браслета к хозяйке.
— Не-е, Лит, пошли-ка лучше к Долану. Коренной тиланец. Вот у кого справедливые цены! А то, что я скажу родителю? Когда он узнает, что я проворонила приданое, шкуру спустит.
Мерат побагровел вплоть до висящего пуза, и красоты ему это не добавило. Я не ошиблась с родной провинцией скупщика. Да простит меня Ранель, обладающая той же манерой растягивать гласные и пятью сережками в правом ухе со знаками рода, за возведенную напраслину.
«Чай, не в первой». Цыц.
— Двадцать, — выдавил из себя Кривой, потирая локоть. — Это мое последнее слово.
Ой, ничего и не последнее.
— Пятьдесят.
— Двадцать и три полушки.
— Пятьдесят два.
— Двадцать и пять.
— Пятьдесят четыре.
— Двадцать и десять.
— Пятьдесят шесть.
Нецензурный монолог на этот раз пришелся точно по адресу и затронул тайну моего происхождения, воспетого первой сплетницей нашего двора.
— Родители состояли в законном браке еще до моего появления на свет, — я с достоинством отмела наглые инсинуации на мою незаконнорожденность. — Шестьдесят.
Сальгриец подавился очередной порцией брани.
— Сорок, — предсмертный хрип раненного в сердце.
— Семьдесят, — Лит восхищенно ахнул позади меня.
На мгновение мне показалось, что скупщика хватил удар — на лбу мелким бисером выступил пот, а глаза налились кровью. Но он, сделав пару глубоких вдохов, разродился:
— Пятьдесят! И хватит надо мной издеваться!
Его угрюмый взгляд не предвещал ничего хорошего.
— Договорились, — перестала ломаться я: дел столько — не переделать. — Но деньги вперед. Беру золотом, да пятачок серебром.
Мерат делал вид, что расстается с деньгами как с горячо любимым единственным ребенком, оплакивая его мучительную кончину от моих рук. Я, не доверяя подобной скорби, тщательно все пересчитала. Стребовала недостающие три талена и только потом отдала браслет. Увесистый кожаный мешочек, стянутый на горловине толстым шнуром, оттягивал руку на целый килограмм.
— Приятно иметь с вами дело, — продемонстрировала я хорошее воспитание.
Кривой пробурчал что-то неразборчивое (предположительно нецензурное) в ответ и скрылся за дверью, из которой появился. Нам с мальчишкой, оказавшимся наедине, ничего не оставалось, как направиться в противоположную сторону.