Телохранитель Генсека. Том 1
Шрифт:
Мы с Рябенко встали, понимая, что разговор закончен. Но Андропов обратился вдруг ко мне с совершенно неожиданным вопросом:
— Владимир Тимофеевич, я слышал, что вы интересуетесь экономикой. Похвально, очень похвально. Наши работники должны иметь широкий кругозор. Мне доложили, что вы очень грамотно два раза выступили на совещаниях у Леонида Ильича и внесли некоторые предложения. Если вам не сложно, изложите их в письменном виде, я бы тоже с удовольствием ознакомился.
— Безусловно сделает, — ответил за меня генерал Рябенко.
— Мы поговорили конструктивно. Всего доброго.
Мы с генералом Рябенко покинули здание Комитета Госбезопасности и когда вышли на площадь, я сказал:
— Юрий Владимирович, ЧиПе.
— Ты о чем? — не понял меня Рябенко.
— Да так, анекдот вспомнил. Не стоит внимания, — я уже прикусил язык, так как этот анекдот будет в ходу через много лет, во время правления Андропова. Как раз после появления в продаже водки «андроповка».
— Рассказывай! — потребовал Рябенко.
— В общем, договорились… — здесь я запнулся, потому что в реальном анекдоте действующими лицами были Андропов и Рейган, но тут же подогнал под реалии семьдесят шестого года, — договорились наш Генсек и американский президент о полном разоружении. Отдали приказы уничтожить все ядерные боеголовки. Встречаются после выполнения обязательств. На встрече присутствует Андропов. Американский президент заявляет, что оставил три боеголовки, и теперь весь Советский Союз должен встать перед Америкой на колени. Тут звонок Андропову. «Юрий Владимирыч, ЧиПе, — кричат в трубку, — на Камчатке лейтенант напился и не выполнил приказ. Десять ракет не уничтожил, а долбанул ими по Вашингтону».
— А Андропов что? — Рябенко с интересом ждал развязки.
— А Андропов говорит, мол, во-первых, не лейтенант, а генерал-лейтенант, а во-вторых, пока наш народ пьет, Советский Союз не встанет на колени!
Рябенко захохотал, громко, в голос.
— Слушай, может это ты на прапорщика Васю намекаешь? Ой, чувствую, зря мы отправляем его на Камчатку! Как бы не вышло чего… — просипел он, смеясь.
Меня тоже пробрал смех. Прапорщик Вася и его мама были предметом разговора вчера утром, а теперь казалось, что все случилось давно.
— Тебя подвезти в Кретово? — предложил Александр Яковлевич.
— Нет, — ответил я. — Пройдусь немного, проветрюсь. В голове будто рой пчел, обдумать надо все.
— Ты смотри осторожнее, после такого дежурства. Но, как знаешь, — не стал настаивать генерал. Он сел в «Волгу» и уехал.
Я прошел мимо памятника Героям Плевны.
— Папа, смотри, а у дяденьки губы накрашены! — взвизгнул ребенок за моей спиной. Судя по голосу, лет пяти, не больше. — А у второго дяди ресницы синие и тени голубые как у моей мамы! Папа, а дяденьки — клоуны?!
Я невольно оглянулся. Маленькая девочка в красной курточке и белой беретке прыгала возле отца.
— Да, дяденьки клоуны, — как-то поспешно ответил дочери мужчина, взял ее за руку и потянул прочь, в сторону Красной площади.
Я посмотрел на группу туристов и не поверил своим глазам: у памятника Героям Плевны группой стояли геи. Самые натуральные, манерные! Но самым удивительным было даже не это. Удивительно, что их сопровождала
Глава 19
Я подошел поближе. Геи громко разговаривали по-немецки. Если бы не грубые голоса и кадыки, некоторых из них можно было бы принять за девушек. Длинные, ниже плеч, волосы, накладные ресницы, накрашенные яркой помадой губы. Одеты в расклешенные джинсы с бахромой, из-под расстегнутых ярко-розовых курток виднелись вязаные женские жилетки, поверх разноцветных рубашек. Их манерное кривлянье неприятно бросалось в глаза. Они действительно казались злыми клоунами на фоне скромно одетых советских прохожих. У входа в гостиницу «Интурист» эта группа смотрелась бы куда органичнее, чем здесь, у памятника. Впрочем, в СССР 1970-х она нигде не может смотреться органично.
В прилегающих к памятнику Героям Плевны зданиях размещались серьезные учреждения: ЦК КПСС, Министерство черной металлургии, и много разных комитетов. В рабочий день туда спешили серьезные люди, приехавшие по делам из разных регионов, чтобы решить сложные хозяйственные вопросы. Их контраст с немецкой группой не просто бросался в глаза, он был вопиющим! Люди по дуге обходили немцев, бросая на них недоуменные взгляды.
Чиновница тоже на немецком отвечала на вопросы, но делала это тихо. Было видно, что ей настолько не по себе, что готова провалиться сквозь землю. Она была одета в строгое синее пальто, на шее повязан легкий лиловый шарфик, на голове классическая шляпка с узкими полями. Руки в перчатках, в руках маленькая кожаная сумка. Обувь на низком каблуке, но видно, что не дешевый кожзаменитель, а настоящая кожа. Я знал ее, это была Лариса Лисюткина, инструктор международного отдела ЦК КПСС. Точнее, ее знал Медведев и, как я понял из его воспоминаний, был с ней в приятельских отношениях.
— Лариса, привет! Сто лет тебя не видел! — приблизившись, я поздоровался, потом кивнул в сторону ее группы. — А у тебя, смотрю, цирк уехал, клоуны остались?
Геи что-то оживленно обсуждали между собой, бросая на меня заинтересованные взгляды.
— Это не цирк, это хуже, — Лисюткина затравленно оглянулась. — Ты представляешь, эти идиоты из Комитета молодежных организаций не нашли ничего умнее, как пригласить в Москву активистов гей-движения из Западного Берлина! Как вообще такое возможно? Они же все… эти… гомосеки! Стыд-то какой… Хоть бы с нами посоветовались. Проконсультировались. Но нет, отнесли приглашение на подпись Капитонову, а тот подмахнул не глядя. Он вообще последнее время чудит.
— В голове не укладывается… — я не преувеличивал, а действительно был в шоке не меньше Лисюткиной.
— Аббревиатуру неправильно расшифровали, — пожаловалась Лисюткина. — Тоже Ваня постарался. Сказал, что HAW — это борцы за мир и молодые коммунисты. А оказалось, молодые гомосексуалисты — Homosexuelle Aktion Westberlin.
— И ты не боишься их водить у памятников? Вряд ли их интересуют наши герои.
— Их интересует интеграция советских гомосексуалистов в общество. А где я им педера… — она споткнулась на полуслове, прокашлялась и продолжила: — Где я им возьму мужеложцев? У нас за это вообще-то статья уголовная!