Телохранитель Генсека. Том 4
Шрифт:
— Хм… — Брежнев задумался, но не спешил с ответом.
— А какая замечательная в Китае система детей партии! Вы знаете?
— Нет, — Леонид Ильич удивленно поднял брови. — Расскажи-ка подробнее, я как-то даже не слышал об этом.
— Леонид Ильич, боюсь, здесь я тоже не большой специалист, — слегка сдал назад я, понимая, что слишком уж увлекся. — Подробнее вам китаеведы расскажут. У нас же целый институт востоковедения.
— Знаю я, что мне эти ученые расскажут! Как в Китае все плохо, нищета. И какие мы молодцы в сравнении с ними. А они спутники запускают, ядерные бомбы делают. Конечно, мы им помогали, но до начала шестидесятых годов, а теперь они
— В двух словах: в Китае те, кого на Западе называют «красными принцами», отправляются на воспитание в деревенские коммуны или на заводы. И работают рядом с простыми людьми на общих основаниях, безо всяких скидок на происхождение и на тот пост, который занимают родители.
— Нет, подожди, это же во время культурной революции было? Детей тех, кого осудили, в ссылку отправляли, — вспомнил Леонид Ильич. — Разве до сих пор практикуется?
— Да, от хорошего не стали отказываться, — сказал я и тут же поправился:
— Я не про посадки и ссылки. Про опыт работы и жизненный опыт, который получают маж… — едва не сказал «мажоры», но вовремя прикусил язык. — Так называемая «золотая молодежь». Приучают их к труду. Чтобы понимали, как кусок хлеба дается. А через труд приходит и уважение.
— Да, Володя, правильно говоришь…
— У нас все по-другому, — ободрившись поддержкой, продолжал я. — Недавно в школе наблюдал картину: пожилой водитель открыл перед школьником дверь, едва не с поклоном. А когда тот вышел, водитель, называя пацана по имени-отчеству, бежал за ним с портфелем. Вот кто из такого малолетнего барина вырастет? Разве нормальный человек? Хороший специалист? Да ничего путного не выйдет.
Я говорил достаточно банальные вещи, но, к сожалению, такой была ситуация во всем нашем обществе. И шутки по этому поводу из серии «у генерала свой сын есть» давно уже ходили в народе.
— Галине Леонидовне тоже бы не помешало бы немного побыть в рабочем коллективе. Пообщаться с наставниками — а они на производстве у нас серьезные люди, компетентные.
— Так у нее же друзей пол Москвы! Наберет у них в долг, но на обычную зарплату жить не станет… — не поверил в идею Леонид Ильич. — Грех так говорить о дочери, но свинья грязь везде найдет.
— Леонид Ильич, вы знаете, какой самый лучший метод лечения алкоголиков? Как-то знакомый врач рассказывал. Женщина пришла к нему, плачет — мужа не знает, как спасти, спивается. И в ЛТП отправляла. Ничего не помогает. «Торпеду» вшили — так попросил друзей и те во время пьянки прямо кухонным ножом ее вырезали. Рану водкой обработали — и тут же все по новой. Так мой знакомый знаете, что посоветовал женщине?
— И что же? — заинтересованно спросил Брежнев.
— Он сказал: «Бросьте его. Выгоните». Женщина в шоке — мол, он же тогда погибнет! А нарколог ответил: «Возможно, погибнет. Но если не погибнет — бросит пить и вернется к вам человеком. Чаще отказываются от спиртного, потеряв всё». Так что тут не должно быть полумер, Леонид Ильич. Поэтому хорошо подумайте, сможете ли вы сами выдержать. Ее обиду, ее злость. А еще наверняка слезы вашей супруги и свою собственную жалость к непутевой, но любимой дочери. Что касается друзей… Вокруг Галины не друзья, а паразиты. Потеряй она все — разбегутся, ей куска хлеба никто не даст. Это пока она при вас, у нее «друзья».
Леонид Ильич задумался надолго. Я не мешал ему, даже мысли его не стал читать. Это слишком личное — отношение с детьми, даже если они взрослые.
— Жалость придется отставить в сторону, — и Леонид Ильич хлопнул ладонями по
— Хорошее начинать никогда не поздно. И если подать правильно, под девизом: «Дети советских руководителей — первыми на стройки коммунизма!», ну или что-то в этом роде, то вряд ли кто-то сможет возразить.
— Ты прав, Володя. Будешь уходить — скажи Александрову-Агентову, чтобы зашел ко мне. Давно пора прекратить этот отрицательный отбор, пока и партия, и государство не выродились.
Глава 10
Спустившись с крыльца, я зачем-то оглянулся, бросив оценивающий взгляд на здание госдачи. Оно, скорее, напоминало Дом культуры в провинциальном райцентре, чем резиденцию для главы великой державы. Оно никогда не станет домом, в подлинном смысле этого слова. Здесь не чувствовалось тепла, уюта, домашней атмосферы.
Я вдруг с неожиданной для себя ясностью осознал, как неуютно, даже одиноко, должно быть здесь Леониду Ильичу. И пусть внутри — мягкие ковры, лакированная мебель, тяжелые шторы, хрусталь и фарфор, — всё это лишь внешняя видимость комфорта. По сути, здесь нет ничего своего, ничего личного. И как может быть иначе, если ты — Генеральный секретарь? Частная жизнь, личное пространство, право на уединение — всё это давно отдано государству, растворено в функциях и должностях.
От личной собственности остаются разве что фотографии в рамочках, книги с дарственными надписями, несколько комплектов одежды. Даже гараж, набитый люксовыми автомобилями — не личная собственность, а государственная. Я подумал, что именно по той причине, что нет ощущения полноценного владения выделенным имуществом, жены некоторых партийных деятелей с таким трепетом относятся к драгоценностям. Потому что эти побрякушки дают им ощущение владения собственными ценностями, которые можно сохранить, передать детям и внукам. Камень в кольце или старинная брошь становятся символом права на личную историю. Дворянские замашки, конечно, но факт имеет место быть.
Но Брежнев не такой… Он вообще, похоже, живёт не ради себя, а только для других людей. Историческая фигура, знаковая личность. Но странно и грустно, что мы забываем, что он тоже человек, с такими же, как у всех, переживаниями. И, как всякий отец, тревожится за свою дочь. Его забота о Галине ничем не отличается от тревоги любого рабочего или колхозника, переживающего за свою кровиночку. Какая бы ни была она — своенравная, непредсказуемая, яркая — она прежде всего его дочь. И он любит ее так, как умеет любить только отец, глядящий на своего первенца.
Той любовью, что возникает сразу же, когда впервые берешь крошечное существо на руки. Когда слышишь робкое, но безмерно важное: «Папа!». Когда ведешь за руку в школу, на первую линейку, и сам тоже нервничаешь, как ученик. Поправляешь ей бант, гордишься, волнуешься. Это остается навсегда у любого любящего родителя.
Увы, у меня с моими нынешними дочерьми нет таких чувственных воспоминаний. Те, что остались от Медведева — это заимствованная память, надетая, как одежда не по размеру. Я помню много событий, но слишком мало его эмоций и ощущений. Разумеется, я люблю своих девочек, они милые и веселые дети, и я порой забываю о том, что они на самом деле не совсем мои, но все же, все же…