Телохранители тройного назначения
Шрифт:
Он пожимает плечами.
— Полагаю, что так. — Он звучит измученно.
— Я знаю психотерапевта в ЛА. Если ты хочешь, я мог бы…
Он зажмуривает глаза.
— Не надо, — выдавливает он. Вероятно, это должно звучать как предупреждение, но звучит так, будто у него пусто внутри. Стюардесса появляется с его напитком, и он натянуто улыбается ей, берет стакан и делает большой глоток.
— Какой превосходный способ решения проблем, — сухо говорю я. — Уверен, он никогда не подведет.
Он отмахивается от меня, и я встаю, потягиваясь. Ему, вероятно, не помешало
Я ожидаю, что она будет спать, но когда отодвигаю занавеску, вижу, что она все ещё сидит, свернувшись калачиком, в своем сидении. На коленях у нее коробка с греческим салатом, и она уныло ковыряется в нем, вытаскивая оливки и игнорируя все остальное.
Она выглядит очень красивой и очень, очень усталой.
— Брайар? — Она поднимает взгляд, и я жестом указываю на место напротив нее. — Могу я сесть? — Она кивает, и я сажусь. — Просто хотел проверить тебя. Посмотреть, как у тебя дела.
Ее губы кривятся.
— Я не собираюсь срываться и кричать на пилота. Обещаю.
— Вау. Терапия, должно быть, работает.
Она слегка улыбается, но улыбка не касается её глаз.
— Ты в порядке? — спрашиваю я её. — Ты выглядишь… подавленной.
— Ты когда-нибудь ел веганскую фету?
— Нет.
— Она довольно подавляющая.
Я наклоняюсь вперед.
— Тогда самое время. — Я открываю рот. Ее улыбка становится немного шире, когда она протыкает бежевый кубик и кладет его мне между губ. Я морщусь, проглатывая комок сырого тофу. — Господи.
— Как тебе?
— Предельно депрессивно.
Она откатывает в сторону кусочек огурца и достает еще одну оливку.
— Я все еще жду, когда ученые-веганы доработают сыр, — мрачно говорит она. — Они сделали мясо и молоко. Но с сыром нужно немного поработать.
Я смотрю, как она ест еще одну оливку. Я почти уверен, что она выглядит такой расстроенной не из-за обеда. Я пробую новый подход.
— Я тут подумал: у тебя есть какие-нибудь родственники в Америке? Мэтту это не понравится, но мы можем найти способ организовать встречи, если хочешь. Может быть, в твой день рождения? — Согласно нашим файлам, Брайар исполняется двадцать девять за день до премьеры. — Важно иметь сильную поддержку.
Она фыркает.
— Какая же жалость. У меня нет никаких родственников.
Я хмурюсь.
— Что, совсем никого?
Она качает головой.
— Я никогда не знала своего отца, и я бросила маму, когда мне было шестнадцать.
— Ты бросила её?
Она кивает.
— Тогда меня только уволили из «Голливудского дома». Когда я вернулась домой, то обнаружила, что большая часть вещей из моей спальни исчезла. Одежда, фотографии, игрушки. Оказывается, она продавала их через интернет. — Её лицо искажается. — Она также продала большинство моих детских фотографий прессе, и она была на полпути к написанию книги о моем детстве.
— Иисусе.
Она пожимает плечами.
— Ничего особенного.
У меня словно ком в горле. Я не могу представить, каково это быть так преданным, особенно твоей собственной семьей. Моя мама по-прежнему требует, чтобы я и все мои братья и сестры раз в неделю общались с ней по скайпу, чтобы мы могли поужинать все вместе.
А Брайар совсем одна.
Она ерзает на своем месте. Тишина затягивается. Я вздыхаю.
— Слушай, тебя что-то беспокоит? Только честно?
Её взгляд скользит к синей занавеске и лицо становится непроницаемым.
— Он избегает меня.
— Мэтт? — Это не то, чего я ожидал. — Он иногда так делает. Он ужасен в проявлении эмоций.
Её челюсть сжимается.
— Он никогда не простит меня. За то, что я сделала с Нин.
Я хмурюсь.
— Он простил. — Я изучаю её. — Он рассказал тебе, что произошло на нашей последней работе со знаменитостью?
— Он сказал, что девушка сексуально домогалась его.
Я киваю.
— Это беспокоит его больше, чем он когда-либо признается. Даже самому себе. — Я помню это задание. Наблюдать, как он с каждым днем становится все более уставшим и нервным. Конечно, он никогда не согласился бы с тем, что семнадцатилетняя девушка может вывести из себя элитного бойца.
— Ну, да. Я так и поняла. Если бы я приходила на съемочную площадку, а режиссер продолжал бы засовывать руки мне в штаны и таскать меня к себе на колени, это бы, блять, повлияло и на меня тоже. То, что он большой сильный мужчина, не означает, что это не повлияло на его психику.
— Это всё определенно терзало его, когда речь заходила о знаменитостях. Теперь он подозрителен. К богатым, титулованным людям, разбрасывающимся своей властью по всему миру. Использующим людей.
— Хм. — Она обдумывает это. — Если это не из-за Нин, то почему он такой странный? Из-за панической атаки? Его настолько пугают эпизоды проявления психических расстройств?
— Это определенно не из-за этого. — Я думаю о том, как сформулировать свои мысли. — Ему очень трудно смотреть, как страдают люди, — осторожно говорю я. — Когда ты рассказала ему о своих чувствах… это его расстроило, сильно.
— Это глупо. — Она яростно протыкает помидор. — Это не его вина.
— У Мэтта есть склонность винить себя в боли других людей. Но поверь мне. Он очень заботится о тебе. Больше, чем он хотел бы признать.
Её рот несчастно кривится. Она откладывает салат и проводит рукой по лицу.
— Я просто чувствую себя такой глупой, — бормочет она.
— Глупой? Почему?
— За то, что так психанула. Рухнула на полу в ванной, а потом рыдала в вашем присутствии. Вы, ребята, прошли через ад и вернулись обратно. Когда вы были солдатами, держу пари, вы жили так каждый божий день. Всегда оглядывались через плечо. Всегда начеку.