Тем, кто не дошел до дома

Красина Слава

– Да ладно? – он так растянул это «да ла-адно», так вздернул вверх интонацию, так посмотрел на остальных, что мне стало немного не по себе. Как будто он им только что передал какую-то шифровку, которую те мгновенно приняли, внесли в протокол, скрепили пудовой печатью и сунули в оцинкованный несгораемый шкаф.

– Пить будешь?

– Смотря что.

– Сегодня в нашем баре подается восхитительный коктейль «Войлочные мозги»! В состав входит водка и лимонад «Колокольчик».

Я усмехнулась. Хуан понял мою усмешку как «Да». Микаэль, русоволосый парень с вечно холодным взглядом и асимметричной улыбкой, полез куда-то под диван, извлек оттуда полторашку лимонада и бутылку дешёвой ваксы. Всё это полилось в старенькие высокие стаканы со стертыми от частого мытья полосочками. Хуан поднёс мне моё питье, но тут Ева, до сих пор молчаливая и незаметная, решила сделать ход конём, выхватила стакан из его рук и залпом осушила его. Хуан посмотрел на неё озадаченно, сказал: «Однако!» – и отдал ей её стакан, который постигла участь первого. Я удивленно смотрела на подругу, Хуан заржал и скомандовал:

– Гусары, молчать! – и многозначительно посмотрел на остальных. Оба стакана ещё раз наполнились. Мне наконец-то достался мой. Я сделала полглотка и поставила его на компьютерный стол, на котором восседал мой братец. Стакан тут же был схвачен загребущими

обезьяньими лапищами, выпит и поставлен на место. Хуан в очередной раз хмыкнул что-то типа «да вы издеваетесь, что ли?» и пошёл снова наливать. Тут я окончательно осознала, что, во-первых, мне пить нельзя ни в коем случае, иначе будет катастрофа. Во-вторых, что парни ставят несмешной эксперимент над Евой и продолжают наливать ей один за другим, а та неизменно это всё пьёт. В-третьих, что моему братцу хватило одного бокала для запаха, а дебилизма у него своего через край, и что он стал вести себя как ему и подобает, то есть окончательно превратился в зараженного бешенством бабуина. Начал он с того, что упал за стол и принялся там орать, чтобы его вытащили. На него зашикали, чтоб он заткнулся, иначе его прямо там отпиздят. Он замолчал, но ненадолго. Потом он стал скакать по поверхности стола, по спинке дивана, по подоконнику и требовать еды. Этот возглас поддержали остальные гости, и именинник умчался на кухню проверять, что там с едой. Я безуспешно пыталась заставить его замолчать, заткнув ему рот рукой, но попытки эти были тщетны. Брат не унялся, залез опять на стол, дотянулся до стоявшей на журнальном столике водки, схватил и принялся переливать её в себя. Удивительно, как мелкому упырю это удавалось, но пока бутылку отняли, а малому навешали подзатыльников, он успел неплохо так отпить. Злой, как самый озверевший от этой выходки, открыл окно, Микаэль с Рентоном подхватили моего братца за ноги и высунули наружу. Они держали его вниз головой на вытянутых руках на высоте шестого этажа, а Злой пообещал, что, если он ещё раз хоть как-то обнаружит своё присутствие в комнате, они его выкинут. После этих слов его затащили обратно в комнату. Брат залез под компьютерный стол с абсолютно белым лицом и просидел там тихо всё оставшееся время. Всё произошло так стремительно, что я толком не успела ни испугаться за него, ни понять, серьёзна ли была та угроза или нет, но то, что подействовала она безотказно, было очевидно. Тогда мне и в голову не пришло, что они и сами были пьяные и, как потом признался Рентон, могли реально выкинуть, начни он огрызаться.

Ева как-то нехорошо накренилась на диванчике, я отобрала у неё пустой бокал. Она завозилась, завозмущалась, куда я его дела и зачем отняла, но членораздельность речи уже была утрачена, и понять это можно было только по интонациям и взмахам рук. Я посадила её ровнее, та свесила голову на грудь и замолчала. Самый стремительный уход в полное перекрытие, что мне приходилось видеть в жизни. Скажу честно, этот рекорд никогда так и не был побит.

Господи, какое позорище!

Я окинула взглядом комнату в поисках места, куда бы сесть. В крошечной каморке стояла только Толина кровать, застеленная пледом, связанным из квадратных мотивов явно из остатков ниток, ярким, аляповатым, режущим глаз. Ещё был колченогий журнальный столик с подсунутой под хромую ногу бумажкой, на котором теперь размещался бар, и дряхленький плешивенький диванчик. На окнах висели застиранные жёлтые шторы – классика советского ширпотреба. У нас на даче такие давно ушли на пенсию и подрабатывали пляжными подстилками. От комнаты разило крайней бедностью. Самое дорогое, что в ней было, это компьютер, стоявший, как небоскрёб из стекла и бетона посреди заброшенной деревни с покосившимися избушками. Ещё был старенький стул с вытертой сидушкой. Я хотела было сесть на него, но Хуан поймал мой взгляд и сам сел на этот стул, уступив мне место на диване между отключившейся Евой и Рентоном, долговязым парнем с как будто помятым лицом. Моё воображение нарисовало, как его портрет набрасывает карандашом похмельный уличный художник, а потом раздосадованно комкает эскиз. Парни травили какие-то шуточки, рассказывали, как Злой, рыжий как огонь и конопатый, похожий чертами, телосложением и манерами на английского футбольного фаната, засунул живую мышку за стекло на доске с расписанием занятий в колледже, и она там бегала, а преподы толпились вокруг и пытались её достать. Мышка не давалась и убегала, всем было весело, в итоге ей скинули ватку с бензином, заткнули все щели, и все смотрели, как она там подыхает, и всем по-прежнему было весело. Дохлую же мышь извлечь было гораздо проще, и на этом история закончилась, спасибо большое за внимание, мораль каждый додумает сам, если есть чем додумывать. Злой гордо кивнул, подтверждая свою причастность и одобрение всему сказанному. Тут пришёл Толя, велел убрать бутылки со стола и стаканы, зашла тётя Надя, внесла блюдо с салатиком, столовые приборы, тарелку с бутербродами и махонький домашний тортик, уже нарезанный на кусочки. Народ быстро растащил еду по своим тарелкам, и как только Толина мама вышла, опять достал бутылки из-под стола. Пока я ела свой торт, Злой безуспешно пытался растолкать Еву. Он лупил её по щекам, бесцеремонно поднимал веки большими пальцами, в итоге выдал «Фу, бля» и в последней попытке добудиться предложил ей «Хотя бы хрюкнуть». На него замахали руками, типа, отстань ты от неё. Он ответил, что это неправильно, жрать самим торт и не предложить девушке, вы же сейчас сметете всё и никому не оставите, я вот первый и смету, после чего взял последний кусочек и засунул его себе в рот.

И тут Ева выдала какой-то нечеловеческий то ли стон, то ли трубный глас и завыла на всю комнату «МНЕ ПЛОХАААААА!».

Приехали.

Народ повскакивал со своих мест, схватили подушку, давай пытаться заткнуть ей рот, чтобы она так не орала на весь дом! Бедный Толя бледнел, заламывал руки, беспомощно бегал взад-вперед по комнате, не зная, как спасти положение. Для него перепившая в присутствии мамы девица, орущая дурниной, была равносильна вселенской катастрофе, причем астероид уже врезался в Землю и взрывная волна покатилась по планете, сметая всё на своем пути, включая динозавров и прочих пращуров.

Было решено срочно уводить Еву прочь из дома. Но для уводить нужно, чтобы она хотя бы стояла, а она не то что встать, сесть ровно не могла. В итоге Толя сбегал, принес нам всем куртки, парни по одному начали обуваться и выходить в подъезд, а в самом конце вышли Тема и Рентон, самые высокие в компании, пропустив свои руки под куртку пьяненькой Евы и поддерживая её так, будто она сама стоит. Я шла перед ними, заслоняя её от случайного взгляда родителей. Так мы с горем пополам вышли в подъезд, спустились на первый этаж, вышли во двор. От морозного декабрьского воздуха Ева начала немного приходить в себя, опираться уже на свои ноги и даже перебирать ими. Правда, орать, что ей плохо, стала громче. С великим трудом я дотащила её до соседнего дома, где она жила, подняла

на её этаж, прислонила к двери, позвонила в звонок и быстро сбежала вниз по ступенькам. Что было дальше, я узнала только уже у себя дома от моей мамы.

К своему удивлению я обнаружила, что вся компания меня ждет и что было бы неплохо пойти немного погулять. Мы дошли до соседнего с Евиным дома и зарулили в гости к парню, которого звали Есенин, взяли у него гитару, потом сели в его же подъезде. Микаэль начал играть, а остальные петь про всё идёт по плану и про прогулки по трамвайным рельсам.

Мальчик сидел рядом с Девочкой на ступеньке, слушал, как вибрируют от возмущения струны, как негодуют от раздражающих их прикосновений пальцев, как постукивают фаланги, зажимая на ладах аккорды. Он точно теперь знал, что под исписанной тетрадкой у него лежит, вернее, уже ожило и суетливо копошится сильное беспокойство, похожее на сколопендру с миллионом ног и ядовитыми жвалами. И что оно там растет, растет и очень скоро заполнит всю его комнату, и как он там будет жить вместе с ним, непонятно. Девочка тоже его почувствовала, хотя она думала, что связано оно со всей этой историей, с тем, что им обоим точно достанется от предков. Но это не так. Может, беспокойство окуклится и превратится во что-то ещё, может, уйдет жить в другую комнату, но это потом, и он подумает об этом после, а сейчас он просто очень рад сидеть опять рядом с Девочкой и слушать музыку.

Девочка очень боялась идти домой, Мальчик решил её проводить. Чем ближе они подходили к дому, тем труднее ей давались шаги, пока наконец-то она не остановилась совсем на входе в подъезд. Мальчик убеждал её, что ничего страшного не произошло, что она совершенно не виновата вообще ни в чем, что виноват он один, ведь это он её пригласил, он всё это допустил, он и будет за всё отвечать. Девочке стало смешно от такого героизма, она потрепала его по волосам, сказала, что она, конечно, ценит его альтруизм и готовность прийти на помощь, но он ей самой ещё немножко нужен, так что не стоит спешить и прыгать с разбега в горящий дом. Мальчик взял её за руку, но она не двинулась с места. Что-то не пускало её домой. Как будто её ноги примерзли к полу, всё выше и выше полз цепенящий холод. Она не может сойти с места, Ледяная Дева, что заколдовала Кая, кружит вокруг неё, усмехается, пророчит ей всякие ужасы. Мальчик тянет её и тянет, а она стоит столбом. Тогда Мальчик подхватил её на руки и понес домой. Он держал её на руках в лифте, он вышел с ней на площадку, и поставил он её только тогда, когда на него из открытой двери выпрыгнул огромный беснующийся волк со шматами пены вокруг рта. Тут уже Девочке пришлось преграждать собой путь зверю. Она в один прыжок вскочила ему на спину, ударила наотмашь между глаз, пришпорила острыми пятками, как ретивого коня, и в мгновение загнала назад в пещеру, из которой тот вышел. Дверь захлопнулась. Мальчик развернулся и молча пошёл домой, ведь своих чудовищ каждый должен укротить сам. У него самого дома растет ядовитое членистоногое.

Дома меня ждал абсолютно взбешённый Краш, злая, как чёрт, мама, очень пьяный брат и полная жопа огурцов. Оказалось, что после того, как я оставила Еву, позвонила в звонок и убежала, а Евина мама открыла дверь, Ева как стояла, так и рухнула мордой в пол со своим привычным воплем «МНЕ ПЛОХААААА!». Мама была в таком шоке, ужасе и панике, что первым делом стала выяснять у дочери, что случилось, почему ей плохо и почему от неё несёт перегаром, как от последней бомжихи? Далее была вызвана «Скорая помощь», набраны телефоны всех одноклассников, все опрошены, но никто ничего не знал, а от самой Евы толку никакого нет, она на вопросы не отвечает, просто лежит и мычит. Далее уже моя мама в первый раз удивилась, когда к нам домой примчался Краш с квадратными глазами и фингалом в пол-лица, заявивший, что меня не было сегодня в универе на занятиях и что Евы тоже не было. Мама решила, что Ева-то дома, а меня-то нет и в помине, и схватилась за сердце. Пока Краш отсчитывал моей маме десять капель валерьянки, позвонила мама Толи и очень возмущенным голосом, смешно при этом надувая щёки, стала говорить: «Ну я понимаю, старшие мальчики могли что-то выпить тайком, но Миша, такой хороший ребёнок, но вы представляете, Арина, он же лыка не вяжет! Я захожу в кухню, а он там копается в холодильнике и сметает всё, что может достать!» Моя мама быстро сложила два и два и спросила, была ли я на дне рождения её сына. Да, была. А девочка Ева была? И Ева была. И где все трое сейчас? Да гулять ушли минут тридцать назад.

Всё. Мама сразу успокоилась, набрала Евину маму, сказала, что ничего страшного с её дочерью, кроме алкогольного опьянения, по всей видимости, не случилось, «Скорая» тут совершенно не требуется, а требуется дать девочке проспаться, а утром напоить рассолом и провести воспитательную беседу на тему употребления алкоголя.

Краш психанул из-за того, что я не пойми с кем, не пойми зачем ушла, стоило только ему отвернуться, что он из-за меня бросил универ, подрался с отцом, ушёл из дома, а я шляюсь по подворотням, бухаю и вообще неизвестно что ещё делаю!!!! Он только что не плакал. Мне было обидно до слез, что он мог такое мне сказать, даже не разобравшись толком ни в чём, жалко его, потому что его бордовый затекший глаз красноречиво говорил о не самом простом дне в его жизни, жалко себя, короче, паршиво до крайности. В конце концов он ушёл, хлопнув дверью. Я ответила «ну и вали» и проревела всю ночь. Даже мама не стала устраивать мне холеру из-за пьяного братца и прогулянных занятий, ограничилась комендантским часом на неделю.

Новый год

Комендантский час отменили, меня опять отправили на курсы. Мы неделю не виделись с Крашем. Я мучилась чувством стыда, тосковала по нему и извела Шокера звонками и просьбами передать, что нам надо поговорить. Наконец в первый же день занятий мой парень ждал меня у дверей аудитории, я, конечно же, в очередной раз прогуляла учебу. Мы пошли бродить по вечернему главному корпусу, потом нашли аудиторию, не запертую на ключ, сели вдвоем за парту и долго мирились. Когда наконец все слова были сказаны, он затащил меня к себе на колени. Мы стали целоваться, он гладил меня под рубашкой, поцелуи перешли с губ на шею и ниже. Мы оба возбудились, ласкали друг друга нежно и всё более страстно. В какой-то момент я поймала себя на мысли, что теперь я знаю, что значит действительно хотеть секса, что ещё немного, и я готова буду пойти с ним до конца. Видимо, парень почувствовал это и в запале страсти тихо сказал глупость, которую почему-то обычно в таких случаях говорят: «Я люблю тебя». И я так же глупо ответила, что люблю его. После этого мы потихоньку успокоились, и, чередуя слова с поцелуями, Краш сказал, что сам никогда ещё ни с кем не спал. Я тут же вспомнила сцену нашего знакомства, мы посмеялись, что, а вот если бы я согласилась, что бы он тогда делал? Он ответил, что спросил бы совета более опытного друга и что вдвоем бы они справились точно, так что хорошо, что я не согласилась. Мы долго над этим ещё смеялись, но каждый для себя принял решение, которое мы не обсуждали, но внутри обдумывали.