Тема для диссертации

Балабуха Андрей Дмитриевич

– - Популярно.

– - Как просил.

– - Ладно.
– - сказал Колька.
– - Оставь. Посмотрим, что из этого можно сделать.

На этом мое участие кончилось. Собственно, это всегда бывает так, и иначе, наверное, просто не может: я собрал факты, а выводы должен сделать кто-то другой. Только на этот раз выводы уж больно сумасшедшие... Что ж, скоро выяснится, достаточно ли они сумасшедшие, чтобы быть истиной, как сказал кто-то из великих.

НИКОЛАЙ

Леня пришел ко мне в конце апреля. Надо сказать, ему немного не повезло: приди он хотя бы месяцем раньше, я взялся бы за это дело сразу, но в мае надо было заканчивать

две темы. и ничем посторонним я заниматься не мог А потом, когда мы кончили, я попросту забыл. Не то чтобы я был таким уж необязательным, просто, когда закрутишься вконец, забываешь обо всем. И вспомнил я о Лене только в июне. Надо отдать ему должное -- он ни разу не напомнил мне о себе, ни разу не поторопил. Такая деликатность даже удивила меня. Сперва я подумал, что ему все это попросту не так уж нужно; но потом, когда вспомнил Леньку лучше, -- ведь мы с ним не виделись несколько лет, -сообразил, что для него такое поведение вполне естественно: он отдал все мне и теперь ждал. Мне бы такой характер... Ждать я совсем не умею. И терпеть не могу. Леня сразу как-то вырос в моих глазах.

Короче говоря, в нюне я вспомнил о Лениной просьбе. Я возился с телевизором и неожиданно в развале на столе наткнулся на его папку. Сразу же раскрыл, посмотрел. И ничего не увидел. Нет, там были графики, формулы -все на месте. Но никакого физического смысла в них я не уловил В принципе оно понятно: я ведь в биологии вообще мало смыслю, а в такой специализированной области и подавно. Но у неведения есть и своя хорошая сторона -- вот она, пресловутая диалектическая двойственность!
– - свежий взгляд. Не зная биологии, я мог надеяться увидеть то, чего нормальный биолог в жизни бы не заметил. Однако могучая эта теория на практике не подтвердилась. Во всяком случае сразу. Через несколько дней -- я в это время был в отпуске -- у меня уже выработался условный рефлекс: как только я брался за Ленины графики, на меня нападала безудержная зевота

Надо сказать, я вообще не доверяю способу "медленно и методично" и всегда был приверженцем метода "тыка". Конечно научно обоснованного "тыка". И ассоциативных связей

Я думал, с чем могут ассоциироваться эти кривые. Но в голову ничего не приходило.

"Посчитай на своей технике", -- сказал Леня. Но прежде чем считать, нужно сформулировать задание. Как? Ни малейшего намека я не видел. И тогда я стал безудержно экспериментировать. Это называется "алгоритм Мартышки". Той самой, которая "...то их на хвост нанижет, то их понюхает, то их полижет". Прежде всего наглядность. К счастью, Леня аккуратист -- мне не пришлось приводить его графики к единому масштабу. Я пробовал накладывать их. пробовал...

Говорят, лень -- двигатель прогресса. В самом деле: лень стало человеку пешком ходить -- автомобиль изобрел. И так далее. Меня тоже выручила лень. Чтобы не разглядывать часами эти дурацкие кривые, я пересчитал их и воспроизвел в звуковом диапазоне. Потом записал на магнитофон и начал прокручивать в качестве звукового сопровождения. А сам вернулся к телевизору.

Я живу в однокомнатной квартире на втором этаже девятиэтажного кооперативного дома. Народ в доме по большей части свой, институтский, в основном молодежь. Поэтому, когда я ставлю магнитофон на окно и запускаю его на полную громкость, возражении обычно не бывает. Во всяком случае, никто не приходит и не говорит: "Да заткните же вы свою проклятую машину!"

Но на этот

раз, не успел я прогнать пленку каких-нибудь три-четыре раза, как сосед сверху забарабанил чем-то об пол. Я высунулся в окно и осведомился, не мешаю ли спать.

– - Спать вы мне не мешаете, но работать -- очень. Нельзя ли несколько потише?

– - Отчего же нельзя?
– - вежливо ответил я.

И убавил звук.

Чуть-чуть.

Соседа сверху я совсем не знал. Он не из нашего института. Иногда мы с ним встречались на лестнице и раскланивались по всем правилам этикета. Внешне он походил на заправилу какой-нибудь гангстерской шайки: массивный, квадратный, с лицом боксера и короткой стрижкой.

Минут через пятнадцать раздался звонок. Как был, в одних трусах, я пошел открывать -- женщин вроде бы не ожидалось. На пороге стоял "гангстер" с третьего этажа.

– - Простите, пожалуйста, -- сказал он, -- мне очень не хочется прерывать ваших занятий, но... Я, конечно, очень люблю музыку... Сам некоторым образом музыкант... Но нельзя ли все-таки потише?

Я уже приготовится было ответить, но он продолжил:

– - И потом, черт побери, можно ли так варварски обращаться с музыкой? Это что у вас, пере-пере-перезапись?

– - Какой музыкой?
– - обалдел я.

Он указал рукой на окно с магнитофоном. Я схватился за шевелюру.

– - Проходите, пожалуйста, -- попросил я.
– - Только извините, я несколько не в форме...

– - Ну зачем же, -- вежливо возразил сосед.
– - Вы только сделайте немножко потише. Я вовсе не хочу вам мешать.

– - Что вы, что вы, -- бурно запротестовал я.
– - Заходите! В порядке, так сказать, установления добрососедских отношений. А то просто неудобно получается -- два года живем в одном доме и даже не знакомы.

Я усадил его на диван, а сам торопливо стал натягивать джинсы и рубашку -- все-таки неудобно принимать гостей в трусах.

– - Так вы говорите, это музыка?
– - спросил я.

– - А что же это еще может быть?
– - слегка раздраженно парировал он.
– Только музыка, испорченная варварскими руками радистов. Радиолюбителей, виноват. И прекрасная была музыка...

Я поспешно сбавил громкость. Он прислушался.

– - Прекрасная была музыка...
– - повторил он -- Полигармониум?

– - Не знаю, -- сказал я и вдруг начал вдохновенно врать, мне пришла в голову ослепительная идея. Недаром я верю во вдохновение и прозрение.
– - Это сочинение одного моего приятеля. Он не был музыкантом...

– - Композитором, -- поправил меня сосед.

– - Композитором, -- согласился я.
– - Он был дилетант. Любитель. Он подарил мне запись...

– - Но почему она в таком состоянии?

– - Видите ли, я тут... В общем это случайность... Запись повреждена.

– - Так неужели не сохранилось партитуры?

– - Она погибла. Сгорела при пожаре. А вы, кажется, сами музыкант?

– -Да.

– - Простите за навязчивость, а вы не взялись бы...

– - Восстановить?
– - Он был на редкость догадлив.

Я молча кивнул и потупился, чтобы он не увидел, как загорелись у меня глаза.

– - Что ж, -- сказал он.
– - пожалуй... Можно было бы попытаться. Хотя, работа, конечно. грандиозная( -- Он помолчал, пожевал губами.
– - Ладно, -сказал он вдруг решительно и в этот момент показался мне самим совершенством, этаким подарком судьбы.
– - Давайте.