Темная половина
Шрифт:
Я помотала головой. Вот еще игр мне не хватало в вампирском доме. Зачем играть в то, что происходит в реальности?
– А в тренажерном зале сейчас Доминго, он не любит, когда его отвлекают, – извиняющимся тоном произнес Костик. – Тогда на третий?
Что за безумная экскурсия. Я украдкой оглянулась, но Люция было не видно. Зачем бы он нас не послал вместе гулять по этому вампирскому гнезду, он, кажется, был уверен, что мы справимся и без его поддержки.
Я пока справлялась только с тем, чтобы не хватать Костика за руки и не пытаться его обнять и зарыдать у него на
– А вы что-нибудь помните из своей прежней жизни? – я не забыла предупреждение Эшера, но не могла иначе.
Мы уже поднялись на третий этаж с огромным холлом, плавно переходящим в огромный же балкон. Внутренних стен здесь не было – только тонкие изящные колонны, поддерживающие потолок. Окон тоже – они все были дверьми, которые превращали холл с балконом в единый… бальный зал?
Темно-красные квадраты паркета сменялись квадратами цвета топленого молока, тяжелые портьеры цвета запекшейся крови были собраны, впуская яркое солнце.
Опять эти чертовы звездочки в его глазах! И он смотрит на меня и хмурится, будто действительно старается припомнить что-то из своей настоящей жизни. Может быть, меня?
– Н-нет… Но Эшер говорит, память вернется, когда перестанет быть такой болезненной. Я знаю, что у меня была жена и дочь, но не помню их, – хмуро отвечает Костик.
– Вы не пытались их увидеть?
Что ж я такое делаю… Эшер меня убьет.
Хотя пусть убивает, вот Люций взбесится.
– Нет.
Он ответил слишком быстро и слишком резко, я аж задохнулась, поняв, что он соврал. Я-то его знаю. Я всегда знала, когда он врет. И он знал, что я знаю. И почему-то это нам нисколько не мешало.
Не сейчас.
– А почему вам дали такое странное имя – Апрель?
Действительно, почему? Почему тебя назвали именем моего любимого месяца в году? Того месяца, когда мы однажды сошли с ума и на секунду оторвавшись от тетрадей, в которых делали алгебру, как сейчас помню, сидя на ступеньках районной библиотеки, вдруг потянулись друг к другу. Того месяца, в котором с тех пор случалось все самое чудесное в моей жизни. Того месяца, когда ты родился…
– Просто меня обратили в апреле, ничего особенного.
…и когда умер.
13. Память
Кажется, я всхлипнула. Отвернулась, надеясь, что у него пока нет усиленного слуха, и вышла на балкон. Или террасу – она была не меньше бального зала внутри. До изящного ограждения из белого мрамора было не меньше пятнадцати шагов. Слезы застилали глаза, но я прошла эти шаги и судорожно вцепилась в холодные перила.
Костик подошел гораздо медленнее, встал рядом, задрал голову, глядя в синее небо.
– Вы ведь меня знаете, да?
Я ничего не ответила. У меня не было ни единой причины отвечать. Мне и Эшер запретил, и Люций и сама я совсем не хотела быть той, кто ему расскажет про его смерть.
Он наклонился, стараясь заглянуть мне в лицо. Каланча белобрысая.
Я вовсе не хотела продолжать это все – у Костика была девушка, а я уже привыкла к безответным влюбленностям. Но мы были друзьями, у нас были деньги всего на одну бутылку пива на двоих и мы просто слишком близко наклонились друг другу. Казалось, что он магнит, а я железная стружка – меня тянуло к нему физически, непреодолимо.
Как и сейчас.
Кажется, магнит тоже не может сопротивляться, когда к нему тянет железную стружку.
Мне почудился вкус светлого пива на его губах. Запах цветущих яблонь. Его ладони, такие большие, что когда он обнимает меня за талию, я кажусь себе тоненькой статуэткой. Соленый привкус слез – тоже как тогда. Потому что в шестнадцать целоваться с чужим парнем кажется безнадежным падением и отчаянием на грани тьмы. Его губы стали теплее, а ладони совсем горячие.
– Алинка… – вдруг выдохнул он и посмотрел мне в лицо расширившимися глазами. – А где Машка? Она должна была приехать, мне там сказали… – и его глаза стали расширяться от ужаса.
Он начал вспоминать. Мамочки, что я наделала!
– Апрель! – прогремело эхо над террасой. Я отшатнулась и из-за плеча заслонившего меня собой Костика увидела Эшера.
В гневе уравновешенные люди страшнее психов, я давно заметила. В отличие от Люция Эшер не рычал, не орал, не бросался вещами, не показывал клыки. Он просто шел, такой же спокойный, как и раньше, но в мягкой кошачьей походке появились хищные нотки, а лицо застыло, превратившись в маску. Он не торопился. Он тщательно осмотрел меня, ни единым движением или взглядом не передав никакого послания, а потом его взгляд перекинулся на Костика и тот даже отступил на шаг, чуть не наткнувшись на меня.
Со стороны лестницы спешила Мари. Вот у идеальной леди на лице было написано буквально все: страх, злость, беспокойство, досада, решимость, сочувствие. Последнее – Эшеру, который не поворачиваясь, бросил ей:
– Найди Люция.
Я кажется единственная видела как мелькнули белоснежные волосы на краю крыши, почувствовала взгляд. Мне положено, у меня метка.
– Алина, отойди от него.
С радостью, господи. Я бы еще и домой уехала. Нет? Не выйдет?
Рука Костика дернулась схватить меня, но я уже отступала к лестнице вниз. Если удастся сбежать – первым делом в родной подвал, запру дверь и что-нибудь к ней придвину. Вода есть, еда есть, выковыривать меня будете, только разобрав дом до основания.
Я уже почти дошла до лестницы и даже не смотрю, что происходит дальше на террасе, у меня свои задачи, когда ледяная ладонь зажала мне рот, а голос Люция прошептал в самое ухо тихо, почти неотличимо от моих собственных мыслей:
– Молчим и отходим.
Я не успела даже испугаться, когда вдруг поняла, что он… доволен? Я не могла понять это по голосу, так он был тих, но видимо метка работает и в обратную сторону тоже. Я не чувствую в нем обычной раздраженной злости, я чувствую торжество.