Темная половина
Шрифт:
«Теперь я немного лучше понимаю „Процесс“ Кафки и „1984“ Оруэлла, — писал Тэд. — Читать их только лишь как политические романы — глубокая ошибка. Полагаю, та депрессия, через которую я прошел, закончив „Танцоров“ и обнаружив, что ждать от них нечего, кроме выкидыша у Лиз, — все еще считается самым эмоционально тяжким периодом в нашей супружеской жизни, но то, что произошло сегодня, кажется, еще хуже. Я пытаюсь убедить себя в том, что ощущение еще слишком свежо, но, полагаю, тут кроется гораздо большее. Я думаю, если то время мрака и утраты первых близнецов —
Я уверен, что полицейские вели себя согласно их присяге (если они все еще принимают ее, а я полагаю, что да). И все же у меня было, да и теперь остается такое чувство, будто меня может затянуть в некую безликую бюрократическую машину, именно машину, а не человеческую злую волю, которая методично будет делать свое дело, пока не перемелет мне кости… потому что перемалывать людям кости и есть дело этой машины. Звуки моих криков не ускорят и не замедлят этого механического процесса.
Мне кажется, Лиз нервничала, когда поднялась наверх и сказала мне, что меня хотят видеть полицейские, но не говорят ей зачем.
Один из них, сказала она, был Алан Пэнгборн, окружной шериф Кастла. Может, я и встречал его пару раз раньше, но узнал лишь потому, что его фото время от времени мелькало в кастлрокском „Вызове“.
Мною овладело любопытство и благодарность за вынужденную отлучку от пишущей машинки, где всю последнюю неделю мои герои желали вытворять то, что мне не нравилось. Если что-то и пришло мне в голову, то, наверно, это было связано с Фредериком Клаусоном или еще какой-то ерундой из-за „Пипла“.
Не знаю, удастся ли мне верно передать тон встречи. Не знаю, имеет ли это какое-то значение, мне лишь кажется, что нужно попытаться. Они все стояли в холле возле лестницы — трое крупных, рослых мужчин (не удивительно, что их называют быками), — и вода стекала с их плащей на ковер.
— Вы — Таддеус Бюмонт? — спросил один из них, шериф Пэнгборн. И в этот момент начался тот эмоциональный сдвиг, который я хочу описать (или хотя бы отметить). К любопытству и удовольствию от вызволения из плена пишущей машинки примешалось удивление. И легкое беспокойство. Обращение полным именем, но без „мистера“ — как обращение судьи к обвиняемому, которому он готов вынести приговор.
— Да, верно, — сказал я. — А вы — шериф Пэнгборн. Я вас знаю, потому что у нас есть земля на Кастл-Лейке. — И я протянул вперед руку привычным жестом воспитанного американца.
Он лишь удостоил ее взглядом, и на лице его появилось такое выражение… словно он распахнул дверцу холодильника и обнаружил, что рыба, которую он купил себе на ужин, протухла.
— Я не намерен пожимать вам руку, — сказал он, — так что вам лучше убрать ее и избавить нас обоих от неловкости.
Это
И от этого я жутко испугался. Даже теперь мне трудно поверить, как быстро, как чертовски быстро мои эмоции перескочили от обычного любопытства и радости, что меня избавили от надоедливой рутины, к откровенному, неприкрытому страху. В ту секунду до меня дошло, что они пришли не просто поболтать со мной о чем-то, а потому, что были уверены, что я совершил нечто, и в этот первый момент охватившего меня ужаса — „Я не намерен подавать вам руку“ — я сам уверовал, что действительно совершил.
Вот это мне и нужно выразить. В тот момент наступившей паузы, последовавшей за отказом Пэнгборна пожать мне руку, я на самом деле решил, что совершил все… и у меня не хватит сил не сознаться в своей вине».
Тэд медленно опустил руку. Уголком глаза он увидел Лиз, сжавшую ладони в твердый белый мячик на уровне груди, и неожиданно ему захотелось как следует разозлиться на этого легавого, которого свободно пригласили зайти, а он, видите ли, отказывается подавать руку. На этого легавого, чье жалованье, во всяком случае малую его толику, выплачивают из тех налогов, что Бюмонты платят за свой дом в Кастл-Роке. На этого легавого, который так напугал его.
— Очень хорошо, — ровным голосом произнес Тэд. — Если вы не хотите подавать мне руки, то, может быть, тогда сообщите мне, зачем вы здесь?
В отличие от полицейских штата Алан Пэнгборн носил не дождевик, а непромокаемую куртку, доходящую ему лишь до пояса. Он полез в задний карман брюк, вытащил оттуда какую-то карточку и начал читать по ней вслух. Прошло несколько секунд, прежде чем до Тэда дошло, что он слушает вариацию предупреждения при аресте.
— Как вы упомянули, мистер Бюмонт, меня зовут Алан Пэнгборн. Я шериф округа Кастл, штат Мэн. Здесь я нахожусь потому, что мне необходимо допросить вас по делу, связанному с тяжким преступлением. Вы имеете право хранить молчание…
— О, Господи, пожалуйста, что все это значит?! — воскликнула Лиз, и тут же Тэд услыхал собственный голос:
— Одну минуту. Минуту, черт бы вас взял. — Он намеревался прореветь это, но даже когда мозг приказал легким включить тон прошу-тишины-в-зале на полную мощность, все, на что он оказался способен, это робкое возражение, через которое Пэнгборн перескочил без труда.
— И у вас есть право обратиться к адвокату. Если вы не в состоянии оплатить услуги адвоката, они будут предоставлены вам бесплатно.
Он засунул карточку обратно в задний карман.
— Тэд?! — вскрикнула Лиз, как испугавшийся громового раската ребенок. Взгляд ее огромных изумленных глаз застыл на Пэнгборне. На мгновения глаза ее перескакивали на патрульных штата, на вид таких здоровенных, что они вполне могли бы играть в защите в футбольной команде профессионалов, но вновь и вновь возвращались к Пэнгборну.
— Я никуда с вами не пойду, — сказал Тэд. Голос его дрожал и метался вверх и вниз по регистру, как у подростка. Однако он все еще пытался разозлиться. — И я не думаю, что вам удастся меня заставить.