Темная симфония
Шрифт:
— Я спущусь на кухню, чтобы выяснить кое-что, а потом встречусь с вами двумя в комнате Маргариты. Кельт, прости меня, мой друг, волк поднял во мне голову от одной мысли, что Антониетта в опасности, — Байрон поднес свою ладонь под нос собаке, позволяя ему уловить смешанный запах.
Поза собаки мгновенно потеряла свою настороженность, но, несмотря на то, что напряжение покинуло животное, Кельт продолжал стоять возле Антониетты, оберегая ее. Она ласковыми пальцами погладила собаку по голове.
— Кельт уже стал такой важной частью моей жизни, что
— Он так предан тебе, — заметила Таша, — но он такой огромный и немного пугающий. Мы никогда не держали в палаццо собак. Маргарита полюбит его. Как он относится к детям?
— Кельт любит детей. Борзая — великолепное дополнение к семье. Компаньон и защитник. Поверьте мне, дети станут обожать его, — заверил ее Байрон. Он потянулся и почесал Кельта за ухом. Слегка задев при этом руку Антониетты. И незамедлительно электрический разряд вспыхнул и пронесся между ними. Сексуальное напряжение, повисшее в комнате, потрясло Антониетту, заставив ее потереться своим телом об его, словно довольную кошку, лениво потягивающуюся. Байрон склонил свою голову к ее. Тепло промчалось по коже Антониетты, мгновенно распространяясь по всему ее телу.
Она обхватила руками шею Байрона, ее рот слился с его. В одно мгновение мир исчез. Осталось лишь тепло, огонь и ощущение его сильного, мускулистого тела, невероятно сильно прижимающегося к ее.
Глаза Таши сузились от отвращения, сверля взглядом их спины. Она издала тихое раздраженное шипение. Байрон развернул Антониетту кругом, увлекая к витражному окну, не переставая при этом поглощать ее, с ненасытным голодом питаясь ее ртом. Таша моргнула, пара была с трудом различима. Лунный свет ударял в стекло таким образом, что вокруг Антониетты и Байрона образовалась легкая туманная завеса. Таша сжала пальцы в кулак, ногти глубоко впились в кожу ладоней.
Она чувствовала на себе его взгляд. Тяжелый. Задумчивый. Наполненный предположениями. Антониетту, находящуюся в объятиях Байрона, было не видно, но его голова встревожено приподнялась, словно он учуял опасность. В ответ на его пристальный взгляд волоски на ее шее встали дыбом. Таша вздрогнула и поторопилась к двери.
— Ты идешь, Тони? Уже поздно, nonno, уже должен быть в постели.
— Конечно, я иду, — в ее голосе слышалось множество одним им известных секретов. Она еще раз поцеловала Байрона: — Я ненадолго.
— Держи Кельта подле себя, — это был приказ. Байрон добавил в свой голос достаточно принуждения, чтобы Антониетта не колебалась, хотя она и нахмурилась. Антониетта явно привыкла все делать по своему и принимать свои собственные решения, и редкие люди осмеливались говорить ей, что делать.
— Тони! — резко окрикнула ее Таша.
Антониетта дотронулась кончиками пальцев до Байрона, легчайшим прикосновением, выказывая дух товарищества. Она прекрасно понимала, что Таша, несмотря на обещанное ею перемирие, выказывала таким образом свое неодобрение, отчего Антониетте захотелось рассмеяться. Таша бросила взгляд на Байрона, подозревая, что они сплетничают или, что еще хуже, забавляются ее ревностью. Она потянулась к запястью кузины с явным намерением вытащить ее из комнаты. Но натолкнулась
— Мне так и хочется пнуть тебя, — проговорила Таша, закрывая дверь в спальню Антониетты намного громче, чем это было необходимо. Она надеялась, что захлопнула ее прямо перед носом Байрона.
— С чего это тебе хочется пнуть меня? — спросила Антониетта, следуя за Ташей в широкий холл.
— Не тебя, а эту дурацкую собаку и того мужчину, на которого ты то и дело вешаешься. Что это за представления? Ты занимаешь определенное положение, которое должна поддерживать. Тебе не следует выставлять себя идиоткой из-за мужчины.
Прозвучавшее в голосе Таши презрение заставило Антониетту вздрогнуть.
— Я находилась в своих собственных покоях, поэтому не вижу, каким образом могла выставить себя полнейшей дурой.
— Ты ведешь себя как снедаемый любовью подросток. Это приводит в замешательство. Да и собака эта раздражает. Он чересчур большой и постоянно мешается. К чему тебе собака, путающаяся под ногами? Не понимаю, о чем только думал Байрон, даря его тебе. Если Марита решит, что он опасен, то неприятностей не оберешься.
— С чего ты решила, что он опасен? — выказала свое раздражение Антониетта. — Тебе может не нравиться Байрон, Таша, я все понимаю, но ты не можешь создавать проблемы для Кельта просто из вредности.
— Я никогдане была вредной, — ноги Таши раздраженно постукивали. — Пять минут с мужчиной, и ты настроена против своей семьи. Я надеюсь, ты понимаешь, насколько сильно он вскружил тебе голову. Тошно смотреть, как ты выставляешь себя полнейшей дурой, но в любом случае не слушай моего совета.
— Я и не слышала ни одного совета, — промолвила Антониетта, — всего лишь притворное равнодушие.
Неожиданно Таша рассмеялась.
— Что верно, то верно. Я так сильно ревную, что готова выцарапать этому мужчине глаза. Я хочу сама быть вовлечена в любовные отношения. В драму. Во что угодно. Кто-то пытается убить тебя, даже Пол стреляет в тебя. Ты проводишь целый день в печали. Это было так прекрасно: палаццо замерло, и все мы оказались вовлечены в твое горе. А потом я прихожу, чтобы найти в твоей спальне мужчину и тебя, явно сияющую. Одного этого достаточно, чтобы мне от черной зависти захотелось броситься с бойницы. Ну…, — поправилась она, — с самого нижнего балкона.
— Он такой замечательный, — сказала Антониетта. Она обнаружила, что ей намного легче идти с Кельтом, бегущим подле нее, его положение тела направляло ее во много раз лучше, чем это удавалось делать Жюстин.
— Не сомневаюсь, что ты так думаешь. Меня же он все еще пугает, Тони, и я не знаю почему. Пол рассказал, что он спас тебе жизнь, рискуя своей собственной, однако я боюсь его. Есть в нем что-то такое, не совсем правильное.
— Для меня в нем все правильное, — Антониетта с полнейшей уверенностью начала спускаться по длинной широкой лестнице. Иногда она чувствовала, что Кельт делится с ней своим зрением. Она ничего не видела, но при этом точно знала, куда ступать, словно он направлял ее посредством картин в сознании.