Тёмная сторона улицы
Шрифт:
– Таким образом, настоящих побегов остается около пятидесяти в год.
– Так и есть. Или, вернее, так было. В последние несколько лет наблюдается значительное увеличение особенно эффектных, даже театральных побегов. По-моему, все началось со знаменитого Уилсона, ограбившего поезд, который удрал из Бирмингема. Это был первый раз, когда банда вломилась в тюрьму, чтобы кого-то освободить.
– Они действовали как хорошо обученные десантники.
– И блестяще провели операцию.
– Думаете, в ней участвовал этот тип, Барон?
Блэк кивнул:
– По нашим
– Ну и удалось вам из них что-нибудь выжать?
– Ничего – главным образом потому, что им действительно нечего было сказать. Все было организовано, как у коммунистов: система отдельных ячеек. Во время войны так же было организовано Сопротивление во Франции. Каждый человек занят своим делом. Он знает только на один шаг вперед и назад, не больше. И это значит, что даже если кто-то попадется, организация в целом остается в безопасности.
– А кто-нибудь знает, кто такой Барон?
– Тайная служба пытается выяснить это уже больше года. И ничего. Одно лишь можно сказать определенно – он не обычный проходимец, здесь что-то другое. Может быть, он – с континента?
На столе перед Мэллори лежала открытая папка. Он изучал ее содержимое несколько минут, потом покачал головой:
– Мне кажется, единственная надежда узнать о нем что-нибудь заключается в том, чтобы связаться с кем-то из его будущих клиентов. Теоретически это кажется невозможным. Сейчас в тюрьмах сидит примерно шестьдесят тысяч человек. Как узнать, который из них?
– Простым способом исключения. Существует принцип, в соответствии с которым он отбирает клиентов. Все они имеют большой срок и значительные денежные ресурсы. – Блэк открыл папку светлой кожи, вынул оттуда лист бумаги и фотографию. – Последний. Взгляните.
Мэллори посмотрел на фотографию и кивнул:
– Бен Хоффа – этого я помню. Случай в Дартмуре в прошлом месяце. Банда, замаскированная под морских десантников, устроила засаду во время маневров и похитила его из тюремной машины. О нем что-нибудь слышно?
– Ни словечка. Хоффа и два его сообщника, Джордж Сэкстон и Гарри Янгблад, получили по двадцать лет за ограбление в аэропорту в Петерфилде. Помните?
– Честно говоря, нет.
– Это было пять лет назад. Они напали на самолет воздушных линий Северной Дакоты, который перевозил около миллиона фунтов в старых банкнотах. Это был специальный груз, отправленный из Центрального банка Шотландии в Английский банк в Лондоне. Должен признать, проделали они это здорово. Действовали втроем и сумели улизнуть.
– А как они попались?
– У Хоффы оказалась не та подружка. Она решила, что ей лучше получить десять тысяч вознаграждения, обещанные Центральным банком, чем иметь дело с Хоффой, его добычей и смутными видами на будущее.
– Деньги были возвращены?
– Ни единого фартинга! –
– Значит, остается Янгблад?
– И только он, или я заблуждаюсь, – угрюмо сказал Блэк и протянул через стол еще одну папку.
Лицо, смотревшее с фотографии, было умным, полным беспокойного жизнелюбия. Угол рта изогнут в легкой насмешливой улыбке. Мэллори сразу заинтересовался. Он быстро прочел данные, записанные на листе.
Гарри Янгбладу было сорок два года от роду. В семнадцать лет, в 1941-м, он пошел на флот и закончил войну в звании старшины торпедного катера. После войны продолжал ту же работу, только неофициально, и в 1949-м был осужден на восемнадцать месяцев за контрабанду. Обвинение в сговоре насчет ограбления почты было снято за отсутствием доказательств – в 1952 году. С тех пор, вплоть до его последней судимости в 1961 году, он больше не попадал в тюрьму, но полиция допрашивала его в связи с уголовными делами не меньше чем тридцать раз.
– Ну и тип! – сказал Мэллори. – Похоже, он приложил руку не к одному преступлению.
– Честно говоря, в душе я ему сочувствую. Обычно у меня нет желания сентиментальничать, когда речь идет о негодяях. Но если бы после войны все пошло иначе и он не связался бы с контрабандой, то мог бы стать неплохим человеком.
– А теперь он отбывает двадцатилетний срок?
– Теоретически. Но мы не вполне спокойны относительно будущего, учитывая, как ушли два его сообщника. Он сейчас в тюрьме Фрайдиторп, под усиленной охраной. Правда, пришлось перевести его на менее суровый режим – три месяца назад у него был инсульт.
Мэллори снова взглянул на фотографию:
– Должен заметить, мне он кажется вполне здоровым. Вы уверены, что инсульт – настоящий?
– Электроэнцефалограмма не может лгать, – ответил Блэк. – А она определенно показывает серьезное нарушение волновых импульсов мозга. И вот еще что – при помощи лекарств можно симулировать сердечный приступ, но не инсульт. Его обследовали весьма тщательно. Забирали в главный изолятор в Мэннингеме на три дня.
– А это не опасно? Я бы счел ситуацию вполне подходящей для похищения.
Блэк отрицательно покачал головой:
– Он почти все время был без сознания. Его держали в закрытой палате, и два охранника дежурили рядом днем и ночью.
– А в тюрьме нельзя было его лечить?
– У них нет нужного оборудования. Как и в большинстве тюрем – только небольшой лазарет и приходящий доктор. Серьезные случаи лечат в местной больнице. Если заключенный болеет долго, его переводят в тюремный госпиталь в Ворвуд. Но к Янгбладу это не относится. В любом случае управление не согласится на его перевод. В госпитале невозможно обеспечить усиленную охрану. Они будут до смерти напуганы при мысли о том, что какая-нибудь лондонская банда попытается воспользоваться случаем и отбить пациента.