Темная вода. Сборник
Шрифт:
– Не надо, - миролюбиво сказал граф.
– Не надо, няня, она не виновата.
– Да как же не виновата, родненький? Это ж надо - горшок под ноги поставить! Сколько этой дуре говорила, что надо под кровать задвигать, - запричитала она, ещё больше ощупывая его шишку среди курчавых волос.
– Ну точно, шишка.
Граф потрогал голову и поморщился - шишка и вправду была. Совсем как в детстве. Не сопротивлялась няниным рукам, он покорно терпел первичный осмотр, ожидая, пока она не успокоится и не назначит травяное лечение. «Минимум полдня, - подумал
– И это не отец, отвертеться не получится».
Няня миролюбиво погладила его своими морщинистыми руками и поцеловала в макушку. Несмотря на старость, она всё так же заботилась о нём, неся свою вот уже шестидесятилетнюю вахту в их семье.
– Щас отварчику выпьем, листочки приложим, и все пройдет. А Настьку я все ж накажу! Молодого барина и не уберечь, совсем от рук девка отбилась.
– Да не переживай ты так, нянечка, - улыбнулся граф, посмотрев на воспитательницу с любовью.
И тут же его осенило! Она же всех в округе знает чуть ли не по именам и отчествам, дедушек и бабушек вплоть до четвертого колена, ведь живет, не выезжая, всю свою жизнь, и уж об этой странной паре крестьян наверняка всю историю знает.
– Нянечка, а ты знаешь, живет ли кто у нас в левом притоке реки?
На мгновение морщинистая рука замерла, но затем всё так же нежно продолжила гладить его голову.
– Всех знать никому не дано, только Господу Богу, - грустно сказала она и стала подниматься.
– Ладно, пора накрывать завтрак. Ты, Алеша, опять поздно встал, все откушали уже, но ничего. Я тебе, как обычно, оставила супа полезного, да молочка. Не еда, а загляденье, прости Господи, грех так про еду—то говорить.
Он посмотрел вслед удаляющейся няне. Врать она не умела, предпочла не говорить, умолчать. Но от него? Что же такое? Неужели по негласным законам никто не выдает русалку?
Столь пленительное чувство загадки теперь полностью овладело им и, еле сдержавшись и не бросившись сию же минуту к лодке, он встал и направился вслед за няней к столу, где на белоснежной скатерти стыла его еда.
Проглотив всё разом, он покорно снова лег под медосмотр нянечкиных рук, настойчивость которых была, несомненно, сильнее его желания сбежать на поиски неведомой русалки, расположившийся почти как у недавно помершего Пушкина. Правда, там она была на дубе, а тут - под большим дубом.
Большой дуб, река - всё казалось таким ненастоящим, и всего лишь из—за одной голой спины, плавно переходящей в хвост. Диковинно, право. Он открыл глаза и заметил, как няня немного механически накладывает свою травянистую мазь, молча что—то обдумывая. Такое поведение было крайне редким, ведь если она была возле него, то всё её внимание предназначалось именно ему, а не какой—то там думе.
Внимательно рассматривая её, он не мог понять, что именно выбило её из привычного ритма, заставив всецело погрузиться в размышления. Его вопрос? Но почему? Что такого в нём? Почему все, словно сговорившись, молчат об этой тайне? Надо как можно быстрее всё выяснить.
Но тут его охватила сильная головная боль - то ли от мыслей,
«Ну, теперь точно не уйти, - подумал граф, грустно глядя в окно.
– Хотя, с другой стороны, может, так и надо».
Тут он снова почувствовал сильную головную боль. Сморщившись, он неожиданно представил зеленый берег, тихую гладь и всё те же таинственные круги, расходившееся от только что нырнувшей то ли рыбы, то ли человека.
Затем голову немного отпустило, но наступившая слабость опять забрала в сон, явив теперь уже не полные красоты речные пейзажи, а обычную неприветливую тьму, среди которой он и потерялся на ближайшие десять часов, плавно дождавшись вечера.
Выспавшись, он вышел на крыльцо. Мирно сопевшая Настя не то, что сторожить, усидеть—то толком не смогла, свалившись ему на постель и там же захрапев. Благо большой веснушчатый нос этому отменно способствовал.
Вглядываясь в лес, молодой граф стоял в некотором раздумье. Конечно, можно было идти прямо сейчас, пока никто не видит, но шансы не настолько большие, чтобы что—либо разглядеть в этой темноте, среди камышей и теплой воды. Да и на зверьё можно было наткнуться. Медведей, слава Богу, не видели, но вот пара волков забредала в лес. И убили, кажется, лишь одного. И тут не то, что молодого графа, крестьян—то не отпускали.
Потерев шишку, он почувствовал, что страх - чувство, которое он в себе раньше особо не находил, показался из самых—самых глубин его молодой души и настойчиво убеждал никуда не идти, оставив все на завтра.
– Снова, что ли, отложить?
– сказал он вслух, посмотрев на звезды.
– Прям черная полоса какая—то. Но ничего, завтра я точно попаду на эту речку.
Так он и решил, вернувшись обратно в дом.
***
Первые секунды он стоял, раскрыв рот. Девушка, которую он увидел, была действительно с хвостом, но не таким, каким было бы привычно для сказочной русалки, нет, она была с хвостом, похожим на две сросшиеся ноги, или, правильней сказать, слипшиеся ноги. Ловко используя эту особенность тела, она быстро плавала от одного берега к другому, кружась, плескаясь, выпрыгивая.
Граф снова протёр глаза. Девушка не исчезла, наоборот, лишь прибавила скорости и продолжила свою водную игру. Граф спрятался за камыши. Плеск воды продолжался, но он уже не смотрел в его сторону.
Не надо было быть гением, чтобы понять, что это не русалка, а девушка с врожденным уродством. Ужасный урод, который непонятно как оказался в их захолустье. Человек, пусть и несчастный, но все же не представляющий никакой сказочной природы. Не более чем несчастье, свалившееся на чью—то семью.