Темная жатва
Шрифт:
И тем менее естественно смотрелся посреди грифондолских лугов Храм Крови: эта, полностью возведенная из камня, уродина, формой напоминавшая не то приземистую башню, не то исполинскую оплавленную свечу. Сходство опять-таки со свечей усиливал огонь на верхушке, поскольку именно там располагался алтарь.
В отличие от поклонников Тлетворного, служители Кроворукого никого не боялись и не таились: Храм их стоял посреди открытой местности, а вовсе не прятался в глухом лесу. Да и некого до сих пор было бояться — мирные землепашцы и пастухи сами не горели желанием приближаться к Храму Крови, а, тем более, селиться рядом с ним. Не то чтобы
И днем и ночью Храм окружали, закрывая от внешнего мира, Пелены Страха, Боли и Морока. Первая была призвана в буквальном смысле отпугивать посторонних, исподволь внушая им, что место это — гиблое и зловещее. Если же кому-то из незваных гостей страх оказывался неведом, то у самых стен Храма на него нападала неотвязная и все нарастающая боль. Временами она приводила даже к смерти: если помимо бесстрашия чужак был наделен и бараньим упрямством.
Наконец, третья из невидимых и нерукотворных Пелен делала Храм невидимым в ночной темноте, да и при свете дня делала очертания его нечеткими, словно бы призрачными. И, тем самым, еще в большей мере предостерегала от постороннего (и нежелательного) внимания.
Только вот подошедших к Храму воинов герцога Оттара не могли отпугнуть ни боль, ни страх. Сила, что вела их, многократно превосходила те крохи, что бросал Кроворукий своим прислужникам — ведь то была сила древних магов, заключенная в Руне Власти. Тем более оказалась бессильной Пелена Морока; одинокое каменное здание, даром что с размытыми чертами, для воинов было прежде всего зданием: целью для захвата или уничтожения. И башню-свечу, одиноко высящуюся в сем безлюдном месте, перепутать с чем-то иным, кроме Храма Крови было невозможно.
На взятие Храма отряд северян прихватил с собой пару катапульт. Когда те швырнули первые камни в сторону башни-свечи, даже крепкие ее стены пошатнулись… а Старшие успели пожалеть, что не устроили обитель своего культа тоже в каком-нибудь лесу. В чащобе, где хотя бы осадным орудиям пришлось бы сложнее.
И все-таки Храм устоял; удары катапульт лишь поколебали его — как, впрочем, и во второй, и в третий раз. А затем, превозмогая боль от Пелены, к тяжелым двустворчатым дверям устремились несколько воинов с тараном. Двое из них, правда почти сразу угодили в каменные руки двух статуй, караулом стоявших у дверей.
Статуи изображали рогатую тварь с парой кожистых крыльев за спиной. Стоявшая на двух ногах и немного похожая на человека, тварь эта почиталась демонопоклонниками не кем иным как самим Кроворуким; своего Владыку адепты Крови представляли именно так. Причем, статуи не были простыми: в них нарочито и заблаговременно подселили по демону — и теперь, в нужный час, эти демоны вступили в бой.
Вступили… только вот серьезно повлиять на его исход оказались не в силах. От камня, пущенного одной из катапульт, правое изваяние Кроворукого лишилось головы; еще пара камней расколола надвое его «напарника». Место погибших воинов у тарана заняли другие, и дверь в Храм дрогнула.
Следом за ней еще раз содрогнулись и стены под ударами катапульт. Мелкий мусор посыпался с потолка прямо на расчерченный многолучевой звездой пол ритуального зала.
— Плохо дело, — изрек один из четырех Старших, что в тот день находились в Храме.
Остальные ограничились кивками: свое положение они понимали без слов, равно как
Выход при таком раскладе имелся единственный — причем такой, что прибегать к нему стоило как можно реже. Потому даже напомнить о нем решился лишь первый заговоривший из всей четверки.
— Высвобождение, — произнес он медленно, почти по слогам.
И пресекая сразу возможные споры, вопросил:
— Кто-нибудь может предложить лучшее?
Таковых не нашлось, однако по лицам Старших было заметно: затея их по меньшей мере пугала, ибо ритуал Высвобождения предполагал хоть временную, но смерть. Точнее, оставление бренных тел душами и превращение последних во что-то вроде демонов-вселенцев, вынужденных искать новое пристанище. Само собой, радости подобное предложение вызвать не могло: не зря же последний раз Храм Крови прибегал к этому ритуалу почти два века назад, в обстоятельствах столь же безысходных.
Пришлось прибегнуть и теперь: под ударами тарана и катапульт.
…когда же, наконец, тяжелые и окованные железом двери Храма пали, а толпа северян устремилась к ним под боевой клич — внутри их ждали только четыре мертвых тела, лежащие на полу посреди небольшого зала. Четыре тела на медленно остывающей и гаснущей фигуре, похожей на звезду с множеством концов.
— Обыскать и все сжечь, — распорядился командир-торнгардец, последним переступая порог Храма.
Нежданному исчезновению вредоносных Пелен он не удивился и уж точно ничего страшного не заподозрил — наоборот, обрадовался, восприняв сию перемену как меч, брошенный к ногам победителя. Победителем торнгардец считал, разумеется, себя и точно не допускал мысли, что меч не брошен, а лишь убран за спину. Впрочем, радости враз поубавилось, стоило ему ненароком ступить на лучи «звезды».
Командир надеялся обыскать трупы; подобная мысль пришла тогда в головы и нескольким его подчиненным-горцам. Причем, троим она едва не стоила жизни.
Когда три незатейливых дикарских души едва не обратились в бегство, уступая место нахальным гостям, их удержала опять-таки сила Руны. Удержала с немалым трудом, пострадал от которого и сам ее теперешний владелец. Неожиданно для себя и окружающих герцог Оттар зашелся в жутком, до крови, кашле… который, впрочем прошел уже к тому времени, когда к его светлости подоспел лекарь.
А души трех из четырех Старших сгорели без следа; невидимые цепи, соединявшие горцев с Руной, оказались слишком крепки, а сама сила, вложенная древним народом — достаточно велика, чтобы совладать с посягательствами каких-то новичков. Зато четвертому повезло несравненно больше: командира-торнгардца, в отличие от его подчиненных, никакая магия не держала… а значит и не защищала.
С удовлетворением осматриваясь в новом теле, вселенец понял, что прекрасно уживется с прежним его хозяином — человеком недалеким и слабовольным, для которого подчиняться было столь же естественно, как дышать. Почему вдруг такой человек сделался командиром, Старший не понимал. Не иначе как потому, что других сподвижников у Оттара Железной Перчатки попросту не имелось: всякое самоволие герцог привык полагать изменой.