Темнейшая ночь
Шрифт:
«Ты проделывал это со многими женщинами?» спросила она бойким тоном.
Его глаза сверкнули и впились в ее, его тело напряглось. «Проделывал что?» Очаровывал их? Соблазнял их? Его горло внезапно перекрыл массивный комок.
Теперь она фыркнула. «Запирал их. Что же еще?»
Комок быстренько рассосался.
«Ты первая», ответил он, стараясь изо всех сил скрыть свое разочарование.
«И что ты задумал для меня, такой особенной девушки?»
«Лишь время покажет», честно ответил он.
Тень озабоченности легла
«Мы узнаем это вместе»
Теперь она нахмурилась. «Ты самый загадочный из мужчин, которых я встречала».
Он пожал плечами. «Меня называли и похуже».
«Не сомневаюсь даже», пробормотала она.
Даже оскорбление не оттолкнуло его. Лишь еще немного… «Я не знал, какую ты любишь еду, так что принес тебе понемногу всего, что имелось у нас на кухне. Боюсь, особо выбирать не было из чего».
«Спасибо», сказала она и пождала губы. Проблеск злости мелькнул в ее лице. «Не знаю, почему я вежлива с тобой. Смотри, что ты творишь со мной».
«Забочусь о тебе?»
Ее щеки зарделись, и она посмотрела в сторону.
«Ты принадлежишь мужчине, Эшлин?», поинтересовался он, ненавидя саму мысль.
«Не понимаю твоего вопроса. Замужем ли я? Нет. Есть ли у меня парень? Нет. Но у меня есть друзья, и они будут волноваться за меня», поспешила она добавить, словно неожиданно поняла, что сделала себя уязвимой.
Кого она хотела убедить? Его? Или себя?
«Они будут искать меня. Будут», настаивала она, когда он не ответил.
«Но не найдут тебя», уверенно отрезал он. Четверым вчера не удалось подняться на гору. Ее остальным дружкам не удастся также.
Ее рука порхнула к горлу, обращая его внимание на молотящийся там пульс.
Почему его приводил в такой восторг стук ее сердца, непреодолимо тянуло коснуться свидетельства его биения?
«Я не намеревался пугать тебя», заверил он ее. Он не был уверен, кто был более удивлен этими словами – Эшлин или он сам.
«Я не понимаю тебя», прошептала она.
Он также не понимал себя самого. И чем больше он стоял тут, болтая с нею, тем меньше смысла было во всем этом. Он выпрямился. «Приведи себя в порядок. Я вернусь позже». Не дав ей возможности возражать, он вышел в коридор, захлопывая дверь, не оборачиваясь.
Так лучше. С момента как он поинтересовался, принадлежит ли она мужчине, демон начал бурлить внутри него, стремясь к битве. Если б он остался, он коснулся бы ее. Если он коснется ее, он ею овладеет. Но он не рискнул превратить сплетение тел и пылкие поцелуи в укусы, царапание когтями и слишком грубые проникновения.
Нежная женщина в его комнате не переживет этого.
«Проклятие», прорычал он. Эшлин была, несомненно, наимилейшей из людей, с которыми он когда-либо сталкивался. Его рот все еще увлажнялся при мысли о ней; его осажденное тело рыдало о ней. Он не желал причинить ей вреда, несмотря на то, что она призналась, что знает о демоне, хотя лишь Ловец или
Оборачиваясь, он запер дверь снаружи. Он совершил еще нечто в предвкушении ее соблазнения – убрал ручки. Теперь выбраться наружу можно было, только спрыгнув с террасы его спальни, а он сомневался, что она пожелает пролететь пять этажей и приземлиться на зазубренных камнях. Однако, он плотно залепил окно на террасу, на всякий случай.
Мэддокс прошагал вниз по коридору, молясь чтоб остальные воины не избегали его весь день. Очнувшись в своем уже исцеляющемся теле, первым делом он подумал об Эшлин. Он приготовил свою комнату и еду для нее и поискал Люциена, которого обнаружил в комнате развлечений. Потребовал рассказать о происшедшем.
«Подземелье», пробормотал мужчина со странным блеском в глазах.
Разъяренный, Мэддокс вылетел из комнаты, отчаянно убеждая себя, что она в том же состоянии, в котором он покинул ее: жива и нетронута. Он полагал, что его друзья, по крайней мере, дали ей еду, воду и одеяла. Ошибся. Она могла замерзнуть до смерти. Она могла изголодаться. И они не могли этого не знать.
Они ожидали, что он покорно примет такое?
Ошибались.
Один взгляд на грязное, перепуганное лицо Эшлин – он захотел убить кого-нибудь. Он едва сдержался, твердя себе, что скоро она будет лежать в его постели, обнаженная и открытая для него. И хотя это успокоило его, это не утихомирило демона – сумело лишь больше его возбудить.
Теперь Насилие нуждалось в выходе своей нарастающей ярости. Только после этого Мэддокс будет в состоянии притронуться к Эшлин без боязни растерзать это хрупкое маленькое тело.
Тело… Эшлин… два слова, использованные в одном предложении, определенно возбуждали его. Светящаяся, она была всеми возможными его фантазиями, и он планировал насытиться внутри нее, снова и снова, овладевая ею во всех вообразимых и невообразимых позах.
Вскоре она тоже захочет этого.
Желание светилось в ее глазах, когда она глядела на него, и она постоянно тянулась к нему, открыто надеясь на некое физическое соприкосновение. Он даже услышал запах ее возбуждения, аромат страсти, невинности и этого доставляющего удовольствие меда. Однако, он напугал ее, и этот испуг перечеркнул желание.
Ты должен быть счастлив, что Наживка боится тебя.
Должен, безмолвно насмехался он. Как же он начинал ненавидеть это слово.
Однако, была ли она Наживкой?
Когда он упомянул четырех преследовавших ее людей, она казалась искренне удивленной. Напуганной его поступком, да, но большинство женщин страшились войны и резни.
Она призналась, что знает о демонах, что еще более сбивало с толку. Он не пытал ее, чтобы получить эту информацию. Зачем бы Наживка добровольно так поступила? Зачем не притворилась, что считает его человеком, чтоб понизить его защиту?