Темница тихого ангела
Шрифт:
– А где моя водка? – разочарованно поинтересовался герой, уже понимая: на фига ему эта Америка?
– Полная мура! – сказал Сергей Донатович.
И сделал большой глоток из кружки с пивом.
Коля приехал на встречу на полчаса раньше. Стоял и ждал у входа в бар. Через сорок минут он начал волноваться, еще через двадцать – решил, что ошибся баром. Хотел уже уйти, но заглянул внутрь и сразу увидел за столиком высокого человека, перед которым стояли две кружки с пивом.
– Ты где шляешься? – спросил Довлатов. – Я тебя уже полтора часа жду.
И
– Ну зачем тебе это?
– Вам не понравилось? – прошептал Коля, краснея от стыда.
– Я уже сказал. Могу повторить – полный кретинизм! Хотя и я сам про какой-то чемодан написал как-то. Тоже полная фигня. Но кому-то вроде нравится. Да и наша вся жизнь – кретинизм полный. Меня как-то взяли в эпизод какого-то фильма царя Петра Первого изображать. Переодели, а режиссер запаздывает. Ну, я прямо из павильона «Ленфильма» вышел на улицу и потопал к ларьку пиво пить. А там очередь с километр… Кстати, не возражаешь, если мы еще по кружечке?
Коля кивнул, а популярный русский писатель махнул рукой бармену:
– Сема, сделай нам еще по одной. И по сто пятьдесят «Столицы».
– О’кей, Сергей Донатович, – отозвался бармен, – усе будет в лучшем виде. Может, еще два бутерброда таки с килечкой?
– Ну, вот, – продолжил Довлатов. – Очередь такая, что до вечера стоять, а еще только начало дня. Но как мужики Петра Первого увидели, кричать стали: «Царю без очереди отпустите!» А в царских штанах, как назло, карманов нет, и денег, соответственно, тоже. Я деньги в своем дырявом пиджаке забыл. Но меня и так угостили. Часа через три на студию вернулся, и меня заставили реквизит сдать: оказалось, что, пока я пиво пил, другого царя нашли. Вот так в России обычно смена власти и происходит.
Николай пил с Довлатовым пиво, потом водку. Это было приятно, но все равно немного грустно: судя по реакции Сергея Донатовича, таланта у него, Николая Торганова, никакого.
Помещение бара постепенно наполнялось посетителями. Некоторые, проходя мимо столика, за которым сидели Довлатов и Коля, здоровались с писателем за руку. Это были разные люди: некоторые по виду уже давно живущие в США, а другие – приехавшие недавно, потому смотрели они на происходящее глазами, полными тревожного ожидания счастливых перемен.
– Несчастные, как и мы с тобой, – негромко произнес Сергей Донатович. – Надеются, что за каждым углом их ждет удача. А там ничего, кроме мерзости с дубиной.
Довлатов посмотрел внимательно на Николая и, немного склонившись над столом, произнес негромко, словно выдавая страшную тайну:
– Самое противное то, что каждый человек немножечко Бог.
Вокруг уже звучал гул голосов, в котором тонули слова, ругательства и смех.
Знаменитый писатель заказал еще по сто пятьдесят граммов водки. Вскоре Николаю стало совсем грустно, может быть, оттого, что и он верит в несбыточную мечту. Помещение бара наполнялось сигаретным дымом, все вокруг расплывалось и таяло в тумане.
– Ладно, – сказал вдруг Довлатов.
Он по-прежнему сидел напротив Коли, но голос его приплыл издалека.
– Опубликую я твой рассказ, только гонорара не жди.
Ирина Витальевна, увидев на пороге вернувшегося домой сына, всплеснула руками:
– Что с тобой?
– Все нормально, – ответил Коля и попытался улыбнуться.
– Ты себя видел?
– А где меня показывали?
– В зеркало посмотри на свое лицо.
Николай взглянул в зеркало, попытался подмигнуть своему отражению и чуть не упал.
– Я с Довлатовым встречался, – объяснил он, – Сергей Донатович обещал мой рассказ опубликовать.
– Да врет он все. Ему только повод нужен, чтобы напиться лишний раз. Надеюсь, не ты ему выпивку оплачивал?
Коля скрылся в своей комнате и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Мгновенно уснул и пришел в себя только ночью. Голова болела, было обидно и горько от того, что мать, скорее всего, права.
Сергей Донатович обманул только в одном: гонорар он выплатил, дав Николаю сто долларов.
– Пиши, – сказал он, – как ни странно, твой рассказ людям понравился. Может, я еще что-то твое смогу опубликовать. А если на книгу хватит, то с русскими издателями познакомлю.
Сто долларов Николай отправил отцу в Петербург. В почтовом уведомлении сообщил, что эти деньги он заработал за публикацию первого своего рассказа.
Знакомство с Сергеем Донатовичем продолжилось, хотя встречался с ним Николай не так уж и часто. Узнав, что Коля начал сочинять на английском, Довлатов сказал ему:
– Ну и дурак. В Америке нет литературы. И не было никогда. Потому что души у них нет. Весь мир знает, что существует русская душа, хотя точно никто не понимает, что это такое. А где ты слышал, понятие «американская душа» или, скажем, «французская»? У них «душа» и «дух» – одно и то же слово. А у нас «душа» – индивидуальное, а «дух» – всеобщее. Понял?
Николай кивнул.
Довлатов посмотрел ему в глаза.
– Ни черта ты не понял, – сказал он. Махнул рукой и тут же процитировал: – Здесь русский дух, здесь Русью пахнет.
Он оглянулся. Они сидели в том же баре, где состоялась их первая встреча.
– А теперь понюхай! – приказал Сергей Донатович. – Учуял? Здесь не пахнет, здесь воняет! Пойдем отсюда.
Они шли по бесконечно длинной стрит. Потом Довлатов указал Коле на скамейку.
– Моя любимая, – сказал он, – почти такая, на каких я в Ленинграде любил сиживать. Возьмем, бывало, с твоим отцом портвешка. Или нет, Сашка домой обычно спешил. Но мы или с Бродским, или с Рейном, может, с Глебом Горбовским усядемся, из горла портвейн тянем и о литературе толкуем. А о чем, скажем, с Горбовским говорить? Он, как напьется, так сразу на пол ложится. Или на землю. Кто знает о нем? Хотя одна строчка его стихов в России известна каждому: «Когда качаются фонарики ночные…» Это уже счастье: сдохнешь, а после тебя что-то осталось. Мы часто на эту тему размышляли. Нищие и талантливые. А в этой румяной и пухлощекой Америке все писатели – графоманы.