Темница
Шрифт:
– Слушай, а почему бы тебе не заняться музыкой? Ты же неплохо играешь.
– Не хочу я музыкой заниматься. Я ее для себя играть буду что ли? Для себя у меня и на диване лежать неплохо получается.
– Ну не знаю, пригласи кого-нибудь послушать.
– Приглашаю. Тебя. Вот ты сам очень бы хотел сидеть и пианино слушать?
– Нет.
– Про внутренний мир философствуешь, а классическую музыку слушать не хочешь.
– Разговор не обо мне сейчас. А знаешь, у меня идея: подай объявление, мол, даю уроки игры на пианино, и назначь чисто символическую плату – не бесплатно только! А то ведь знаешь, как оно бывает: «бесплатный сыр только в мышеловке». Я бы лично такое объявление прочитал, и сразу о каком-нибудь
– Ладно, ладно, опять свою демагогию развел. Как ты за сегодняшний вечер мне только мозги не ел: одну «шарманку» завел, вторую, а сейчас даже учишь объявления писать! Устал от тебя, честное слово, устал! – я прижал руки к лицу и закачал головой, закатывая глаза.
На самом деле мне не надоедали Костины разговоры. Мне нравилось с ним разговаривать, ведь он был довольно умным: всегда приятно поговорить с умным человеком. И как бы я не реагировал на его наставления и советы, я всегда брал их себе на заметку. Пользовался ими и, конечно, не признавался в этом самому Косте.
– Ну, все, вижу, ты на разговор не настроен. Провожай, – он уже давно стянул с вешалки свое пальто и стоял передо мной, ожидая рукопожатия.
Я вышел за ним из дома и проводил прямо до машины. Черемуха, стоявшая перед моим домом, давно сбросила с себя одежды, и теперь они жухли под ногами людей, приходивших ко мне. А визитеры у меня ограничивались Костей и почтальоном, который подходил к моему дому не ближе, чем расстояние от дома до калитки, на которой висел ящик для писем.
– Давай, не кисни, оставайся таким же бодряком, как сегодня. Я к тебе скоро заеду, – произнес он, усаживаясь за руль и захлопывая дверь. Автомобиль завелся, окно водителя поступательными движениями съехало вниз и скрылось внутри дверцы.
– Жду не дождусь, чтобы снова услышать твои истории. Надеюсь, в следующий раз ты не ошибешься домом! – тут я заговорил немножко тише и приблизился к открытому окну, чтобы меня вдруг не услышала соседка, – серьезно, не беспокой ее просто так. Ты и сам не самое лучшее мнение о себе производишь, и меня подставляешь. Что это у меня за друзья такие, что у них настолько развит географический кретинизм? Или если хочешь к ней заходить – заходи, только меня не приплетай к этим визитам, и мне не сообщай о них.
– Хорошо, Леша, удачи! – он махнул мне рукой и улыбнулся. Казалось, что он приложил много усилий, чтобы вместить свое габаритное туловище на водительское место его «Жигулей». Я тогда еще подумал о том, что не было у меня и, скорее всего, никогда не будет таких больших (в прямом и переносном смыслах этого слова) друзей.
Костя завел двигатель и тронулся. Я посмотрел, как он скроется за поворотом, а потом направился в сторону дома. По пути я посмотрел на участок соседки: она вырывала кусты цветов, которые все лето цвели и пахли перед домом, но теперь больше были похожи на пожелтевшие веники. Они так проросли в землю, что после них оставались ямы в земле. Рита увидела, что я за ней наблюдаю, и помахала мне. Я улыбнулся и помахал в ответ.
3
На следующий день я решил первым делом написать объявление. Если честно, я сразу надеялся, что на него клюнет девушка: учить ставить на клавиши маленькие нежные женские пальчики приятнее. Но все равно писал о том, что уроки для всех без исключения.
Я уже довольно долго не выходил от дома дальше, чем до почтового ящика. Прошло уже на тот момент, точно не помню, но довольно много времени после смерти дяди и тети, но письма им шли до сих пор, хоть и реже. Лишь редкие родственники на самом деле знали, что тех больше нет. Поэтому мне было не сложно обрадовать какую-нибудь старую знакомую тетушки, просто ответив: «У меня все хорошо, племянник уже взрослый, муж опять потянул спину», и просьбой
Костя был прав: улицы центра города переполняли потоки красивых девушек. Стоило тебе попасть в городской водоворот, как тебя окружали волны нежных и хрупких нимф, каждая из которых после себя оставляла облако цветочных ароматов, круживших голову отвыкшего от женского общества молодого парня.
С приподнятым настроением я вошел в здание издательства газеты, сдал объявление и отправился назад – в пустой дом на окраине спального района, куда так не хочется возвращаться после пестрящего оттенками города.
Возле дома, у самого въезда в гараж, мой автомобиль заглох. Что там сломалось, мне особо не было интересно, я никогда в этом не разбирался. Эта машина дядина, он еще при жизни перестал ездить на ней. Он же и был последним, кто заглядывал под капот.
После поездки меня потянуло в сон. Оно и понятно: после развода я только и делал целыми днями, что ел и спал. Но сейчас я ждал, пока мне позвонят и захотят у меня учиться. Я стану кому-то полезным впервые за долгое время. Эта мысль меня грела.
Надо было убраться в доме. Если уж не генеральную уборку устроить, то хотя бы протереть пыль в тех комнатах, где будет гость. Найдя в теткиных антресолях старую тряпку, я направился в гостиную.
Последний раз здесь убиралась жена, поэтому слой пыли повсеместно должен был быть толщиной в палец. Ну, мне казалось, что так должно быть. Вообще, я не замечал: есть ли пыль, нет пыли, грязь вокруг или чистота. Относительно чисто было только там, где я постоянно обитал: мой кабинет, кухня и спальня. Больше меня ничего не волновало. Нет, я не убирался в местах своего обитания – шоркая своими тапками, я просто разгонял пыль по углам, которые не бросались в глаза. Себя не оправдываю, опрятность – никогда не было моим вторым именем. Наверное, тетушка, посмотрела бы на меня в тот момент и сказала: «Тебе уже четвертый десяток идет, детина, а ты даже дом в порядке держать не можешь! Горе, ты, мое луковое!»
В доме было темно, как в гробу. После того, как я стал единственным обитателем своего дома, как я уже сказал, развлечений у меня было мало. Потому-то сон и занимал значительную часть всего времени. Спать при свете я не могу, а потому везде навесил плотные шторы. Даже на кухне, где я, бывало, после ужина или обеда мог расстелиться на мягких сиденьях.
Для начала я решил протереть цветы. Мяту, стоявшую по углам комнаты на цветочных столиках, так давно не поливал, что даже удивился ее живучести. Но мне на мгновение показалось, что ее недавно протирали и рыхлили землю. Я решил, что этого быть не может, и из-за стрессов мне уже все кажется подозрительным. Дядина черта, которая мне в нем сильно не нравилась, все-таки с возрастом стала проявляться и во мне: отрицание очевидного, если невозможно найти простого объяснения. Киевница тоже оказалась чистой. Как я мог этого не заметить вчера? Фотографии и статуэтки, стоящие на камине, как и сам камин – все было чистым! Но дело не в этом: хорошо, что чистые – мне меньше проблем. Когда я взял в руки рамку с фотографией, стоящей на давно не топившемся камине, на меня нахлынули воспоминания. Они были такими красочными и отчетливыми. Часто так бывает, когда находишь вещь, о которой уже давным-давно забыл, но которая хранит в себе частичку памяти о старых добрых временах, когда и небо казалось синее, и трава зеленее.