Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

Робинсон Джон Джей

В тот же год прошли другие выборы, сказавшиеся на тамплиерах и всех остальных христианах Святой Земли, но даже знай они о том – нипочем бы не признали, что их исход хоть как-то на них повлияет. Действо разыгрывалось слишком далеко, в тысячах километров к востоку. В тот 1194 год двадцатисемилетний вождь по имени Темучин [Темуджин] был избран ханом – государем всех монгольских кланов. При сем его нарекли Чингисом, сиречь «победителем». [Хотя многие исследователи считают, что этот титул означал «океан-хан».] Никто не нарекал его «Бичом Божьим», ибо сие прозвание ему предстояло заслужить делами своими.

Весной того года король Генрих Иерусалимский решил, что надлежит

снять угрозу столкновения между Антиохией и Арменией, для чего проследовал на север с крупной вооруженной свитой, встретив по пути послов нового вождя асасинов. По смерти шейха Синана новый вождь секты пожелал заключить союз с католиками, представлявшими для его последователей меньшую угрозу, нежели сыновья Саладина – сунниты. Согласившегося с ним встретиться Генриха сопроводили в главный замок асасинов, высящийся на скале неподалеку от горной гряды Нозаири, где его приняли по-царски, щедро одарив. А после устроили ему «забаву», повергшую монарха в недоумение и ужас.

Вождь асасинов, расписывая ценность своей дружбы из-за чрезвычайной лояльности и послушания его последователей, указал на группу юношей, собравшихся на высочайшей башне замка. По его сигналу один из них вскарабкался на парапет и бросился вниз, разбившись о скалы насмерть, а считанные мгновения спустя за ним последовал еще один. Все они явно готовы были погибнуть, чтобы помочь вождю доказать свое, но тут уж Генрих взмолился, чтобы сие прекратили. Теперь король рвался поскорее покинуть этих безумцев, но прежде их вождь, дабы скрепить союз, сделал еще один щедрый жест – желая продемонстрировать Генриху добрую волю, предложил организовать убийство любого из противников христианского короля по его собственному выбору. Покинув замок асасинов, Генрих вздохнул с немалым облегчением, что сам остался в живых.

Продвигаясь дальше на север, Генрих вторгся на армянские земли и направился прямиком в Сис – столицу Льва. Вовсе не горя желанием вступать в войну, тот жаждал переговоров. Согласившись отпустить князя Боэмунда из плена, Лев отказался от притязаний на антиохийский престол, а Генрих в ответ согласился оставить ему Баграс и окрестные земли, признавая их впредь армянской территорией. Дабы упрочить договор и заручиться согласием на грядущее слияние Армении и Антиохии под властью единого государя, они сговорились выдать наследницу и племянницу Льва – княжну Алису – за Раймунда, сына князя Боэмунда. Правду говоря, Алиса уже успела выйти замуж за армянского дворянина по имени Хетум, что препятствовало исполнению замысла. Генрих эту преграду устранить не мог, но несколько дней спустя она исчезла сама собой вследствие гибели Хетума от рук убийц. Если Генрих и подозревал, что новые союзники-асасины уже расстарались ради него, то решил не выяснять подробности.

По возвращении в Акру Генрих удостоился всяческих восхвалений со стороны подданных за мирный исход дела, но от тамплиеров похвал не дождался. Храмовники осерчали на Генриха, отвергшего их притязания на замок Баграс ради достижения политических целей. Вдобавок Генриху недурно было бы знать, что тамплиеры тесно сошлись со своим давним соратником Ги де Лузиньяном, вознаградившим их новыми землями на Кипре. Равным образом Ги обошелся и со многими бывшими вассалами Генриха – безземельными баронами, перебравшимися на Кипр служить королю Ги в благодарность за земли, полученные взамен завоеванных Саладином. Генрих считал Ги де Лузиньяна опаснейшим соперником, но вскоре угроза с его стороны исчезла: в мае того же 1194 года Ги скончался. Генрих считал, что при избрании преемника усопшего первое слово должно принадлежать королю

Иерусалимскому, но кипрские бароны его мнения не разделяли, предпочитая правителя, пекущегося в первую голову об интересах Кипра, – и послали в Яффу за Аматьриком, старшим братом Ги. Тот без промедления согласился стать их королем, поэтому Генриху оставалось лишь смирить гордыню и собраться с духом, чтобы нападить добрососедские отношения с человеком, некогда брошенным по его велению в темницу. Тамплиеров сие весьма потешило, поскольку Амальрик стал их другом и союзником еще до падения Иерусалима.

Встретившись, Генрих с Амальриком совместно отыскали способ положить конец губительному соперничеству обоих королевств. По сути, они прибегли к тому же способу, которым Генрих уладил разногласия между Арменией и Антиохией – оба престола встали на путь, суливший в один прекрасный день объединить их под властью одного наследника. Троих младших сыновей Амальрика ждало обручение с дочерьми Изабеллы – Марией, осиротевшей по смерти Конрада де Монферра, и Филиппией и Алисой, дочерьми Генриха Шампанского.

Но пока Амальрика более всего занимало признание его монаршей власти и официальная коронация. Для католиков подобное признание могло исходить только от Папы или императора. Обращаться к императору Византии, считавшему, что Кипрское королевство у него похищено, было просто немыслимо. К Папе Амальрик взывать не стал из страха, что тот провозгласит его королем лишь при условии, что он подчинится Иерусалимскому королевству. В итоге оставался один лишь германский император Генрих. II в 1195 году Амальрик отправил к императору посла с ходатайством о признании.

Так уж получилось, что император пребывал в отзывчивом умонастроении, все еще переживая из-за жалкого вклада германцев в Третий крестовый поход. Конечно, можно было отнести их неудачу на счет гибели отца, Фридриха Барбароссы, но император Генрих чувствовал кое-какую вину и за собой, подумывая об очередном крестовом походе – на сей раз под собственным предводительством, и вассальное государство на Ближнем Востоке пришлось бы чрезвычайно кстати. Согласившись возвести Амальрика на Кипрский престол, Генрих послал ему королевский скипетр как залог грядущей коронации.

Брат императора Генриха Филипп Швабский горел желанием выступить в крестовый поход вместе с ним. Дело в том, что до Филиппа, женатого на дочери византийского императора Исаака Ангела, дошли вести о свержении тестя. Исаак Ангел стал притчей во языцех за то, что вел самую шикарную жизнь на всем белом свете, – а то и за всю историю рода людского. Для одного лишь управления его домашним хозяйством требовалось двадцать тысяч прислужников – евнухов, рабов и домочадцев. Говорили, что на покрытие персональных нужд Исаака уходило четыре миллиона золотых византинов в год, и греческое население империи не подвергало эти цифры сомнению, стеная под гнетом все возрастающих поборов на поддержание непрестанно множащихся запросов алчного императора.

Вечно так продолжаться не могло, и Алексей, брат Исаака, решил положить этому конец, послав личных телохранителей арестовать брата, предупрежденного в самый последний момент и сумевшего ускользнуть. Подчиненные Алексея гнались за Исааком по горам восемьдесят километров, но все же настигли и привезли, заковав в железо по рукам и ногам. Не внимая мольбам брата, Алексей повелел заточить его в башню, а королевский палач получил приказ ослепить Исаака, проткнув ему глазные яблоки раскаленным докрасна серебряным шилом. И никому не дано было предугадать, как сие жестокое действо скажется на будущем самой идеи крестовых походов.