Тёмное крыло
Шрифт:
Хищнозуб подумал, что это слишком опрометчиво, но, пока он ещё купается в лучах своей новой славы, не лучшее ли это время, чтобы его слова были услышаны?
— Мы добились успеха, это так, — сказал он, — Но чем больше нас будет, тем труднее будет нам всем прокормиться.
Патриофелис удовлетворённо облизывал свой хвост:
— В лесу для нас всегда хватало еды.
— Но мы делим лес с множеством других животных. И с исчезновением ящеров они тоже будут процветать, — заметил Хищнозуб. — Все мы питаемся одним и тем
На морде Патриофелиса появилась задумчивость.
— Мир велик. Мы можем расширить свои кормовые угодья.
— Конечно, да, — ответил Хищнозуб, сделав уважительную паузу. Патриофелис нежно шлёпнул Хищнозуба лапой:
— Сейчас в мире царит мир. Даже лучший охотник должен позволить себе отдохнуть.
— Да, но кто же станет охотиться на нас потом? Вот, в чём вопрос.
— Птицы мало что значат для нас, если это то, о чём ты думаешь.
— Нет, я думаю о других зверях.
— Звери никогда не охотились друг на друга — это не в их обычаях.
— Если бы мы были мудрее, мы стали бы первыми, кто так делает. — Хищнозуб повернулся к вождю и понизил голос. Его уши были прижаты к голове.
— О чём ты говоришь, Хищнозуб? — мягко прорычал Патриофелис.
— Ровно о том, что ты слышал. С уходом ящеров все звери унаследуют землю. И кто-то должен стать новыми правителями. И пусть ими станем мы.
Патриофелис пригладил когтями седеющую шерсть на горле.
— Как же ты пришёл к такому выводу?
— Мы должны искать больше пищи для себя, лучшей пищи.
— И где бы нам найти такую пищу?
Хищнозуб понизил голос ещё больше:
— Стоит лишь окинуть взглядом этот лес.
— Ты предлагаешь нам есть других зверей? — спросил потрясённый Патриофелис.
Хищнозуб сглотнул. Уже было слишком поздно идти на попятную.
— Позволь нам быть охотниками, а не добычей.
— А как же Договор?
— Действие Договора закончилось. Он сделал своё дело. Теперь это новый мир.
— Эти существа были нашими союзниками в борьбе с ящерами.
Хищнозуб фыркнул:
— Что-то я не видел, чтобы их было много. В лучшем случае они были слабыми союзниками. Их вклад в победу был не таким большим, как наш. Кто работал больше нас? Фелиды — вот, кто сделал для них землю безопасной.
— Фелиды не питаются другими зверями! — прорычал Патриофелис.
— Все мы ели плоть, — напомнил ему Хищнозуб.
— Только тех животных, которые уже умерли. Да, мы можем поедать падаль. Мы можем питаться мертвечиной. Но мы никогда не охотились на живую добычу. Мы так не живём.
— Мир изменился, и мы должны измениться вместе с ним.
— Мы не едим мясо.
— А я ем, — ответил Хищнозуб.
— Наши зубы не режут, — строго сказал Патриофелис.
— А мои — режут! — когда Хищнозуб произнёс это, он ощутил насыщенный запретный вкус плоти и крови ящера во рту. По его зубам заструилась слюна.
Патриофелис
— Договор отточил наши охотничьи инстинкты, — сказал Хищнозуб, опуская голову в знак уважения к своему вождю. — Многие звери ели яйца, или, по крайней мере, желток, чтобы подкрепить свои силы, и у некоторых из нас наверняка развился вкус к мясу новорождённых ящеров. Кто-то жаждет большего.
— Я запрещаю это, — голос Патриофелиса дрожал от гнева.
Хищнозуб чувствовал, что вся его сила улетучилась.
— Если у тебя развились такие вкусы, — сказал Патриофелис, — ты должен их исправить.
Хищнозуб пробовал сделать это, и с каждым днём его негодование только росло. Его вкусы не были неправильными: они были такими, как есть. Он бродил по лесу, и всякий раз, когда он принимался за поиск личинок, насекомых и плодов, его взгляд падал на других зверей.
Он хотел довериться Пантере. Если она должна была стать его спутницей, она должна узнать о его позывах, и даже, возможно, разделять их. Но он также боялся, что она, как и Патриофелис, станет его осуждать. Он помнил, как она смотрела на него, когда он пожирал детёнышей в яйцах.
Он видел рукокрылов, планирующих со ствола на ствол, и корифодона на земле, который пользовался своими могучими лапами, чтобы раскапывать землю в поисках корней и клубней. Остромордые птилодусы слезали со ствола дерева в подлесок и поедали семена. Временами он видел, как они охотятся на яйца ящеров, но всё, что они могли сделать, бледно выглядело по сравнению с усилиями, которые прикладывали фелиды. Рукокрылы, полагал он, были особенно бесполезными в этом деле: их паруса лишь мешали им быстро и неожиданно подбираться к гнёздам по земле.
Другие животные едва замечали Хищнозуба. Он был лесным жителем, как и они сами, и они его не боялись.
Сделать это было бы очень легко.
Двигаясь по ветвям, он следовал за пушистохвостым парамисом, который шуршал листьями, шагая по подлеску.
Гибкие лапы Хищнозуба ступали мягко; он дышал настолько осторожно, что даже не слышал сам себя. Он наблюдал. Он стал частью лесной тишины. Парамис, повернувшись к нему спиной, был занят поеданием каких-то семян, которые нашёл на земле.
Внезапно Хищнозуб почувствовал, что его одолевает неуверенность. Он ещё никогда не выслеживал свою пищу. Он заставил себя закрыть глаза.
«Уходи, — шёпотом взывал он к парамису. — Когда я открою глаза, тебя не должно тут быть, чтобы не соблазнять меня».
Он медленно вдохнул и выдохнул десять раз и открыл глаза: парамис по-прежнему оставался на месте и кормился. Неосторожный.
Слюна потекла по его зубам. Хищнозуб пытался развернуться на ветке, но его мускулы напряглись, словно восстав против него. Он моргнул, ощутил, что видит нечётко, и напряг глаза. И в этот момент он всё понял.