Темное торжество
Шрифт:
— Малина.
— Спасибо, — искренне благодарю я.
Для меня важна любая малость, чтобы раны не прикончили Чудище до его приезда в Ренн.
— Тебе помочь? — робко спрашивает Малина.
Чудищу вряд ли понравится, если его слабость будет выставлена на всеобщее обозрение, но я почитаю за благо принять предложение Малины, ведь это некоторым образом сблизит нас.
— Конечно, благодарю тебя! Не найдется ли горячей водички?
Кивнув, она убегает за кипятком. Я между тем сперва обнюхиваю, потом и на вкус пробую ее порошки, убеждаясь, что раненому от них не
— А я не шутил, когда приглашал их в войско, — рокочет Чудище. — Ты же видела, до чего свирепый народ! С непредсказуемыми боевыми приемами! — Он обрадован и взволнован, точно оруженосец, получивший первый в своей жизни меч. — Союзники из них будут что надо!
— Ага, только в спину пырнут, того и гляди, — ворчу я. — Раньше считалось, что это люди ненадежные, сосредоточенные только на выгодах для своего клана.
Чудище отвечает, подумав:
— Они вправду держатся за свой клан, но насчет ненадежности не согласен.
В это время возвращается Малина, и мы вынуждены прервать разговор. Вдвоем с женщиной мы занимаемся ранами Чудища. Он лежит смирно, притворяясь, что дремлет, но на скулах время от времени вздуваются желваки. Как раз когда мы довершаем последнюю повязку, поспевает ужин, и, к моему удивлению, нас приглашают за стол. Стало быть, мы здесь не пленники, а, скорее, гости. Решив упрочить наше положение, я беру головку сыра и двух жареных кур из запасов, которыми снабдила нас Бетт, и выкладываю на общий стол.
Углежоги переглядываются, пораженные столь неожиданной щедростью, и, садясь есть, я понимаю, в чем дело. Главным блюдом у них какое-то клейкое месиво — надо думать, из желудей. Отправив в рот пробную ложку, я невольно вспоминаю, как поначалу называла монастырские яства помоями для свиней. И как сестра Томина собиралась насильно запихивать еду мне в глотку.
В горле возникает комок. Нет, не из-за липкой каши, всему виной болезненная тоска по дому. Как бы я поначалу ни бунтовала в монастыре, обитель была самым уютным и безопасным местом, где я когда-либо жила. До чего же я скучаю по Исмэй и Аннит! Во уж и не думала, что мне будет их до такой степени недоставать.
Янник размеренно закидывает желудевое пюре в безъязыкий рот. Чудище, сидящий подле меня, тоже ест с большим аппетитом.
— Нравится? — спрашиваю я украдкой.
— Нет, — отвечает он так же тихо. — Но я не намерен оскорблять их гостеприимство.
Говоря так, он со значением поглядывает на мою почти нетронутую миску. И я сосредотачиваюсь на том, чтобы съесть все, пока не остыло.
И вот с ужином покончено, но углежоги не спешат расходиться от костра. Иные что-то бормочут себе под нос, но большинство просто пялятся на нас. Потом мальчишка приносит маленькую деревянную флейту и наигрывает негромкую, но прилипчивую мелодию. Эрван откидывается спиной к валуну, складывает на груди руки и смотрит на нас в мерцающем свете огня.
— Расскажите о войне с французами, — говорит он.
Чудище отпивает неведомого вина, которым нас угостили. Лично я думаю, это забродившая роса с древесной листвы.
— Наша юная герцогиня, — начинает он, — находится в двойной осаде: как изнутри, так
Эрвана нисколько не впечатляет такое начало.
— Что в этом для нас, чтобы мы воевать пошли?
— Свобода от самоуправства французов, — просто отвечает рыцарь.
Однако привыкшим к осмотрительности углежогам требуются доводы поубедительнее.
— Сохранение вашего образа жизни, — произношу я, и все взгляды устремляются на меня. — Мы, бретонцы, по крайней мере, привыкли уважать ваше право на пользование чащобами. От французов этого ждать не приходится. Они тотчас же присвоят каждое дерево в ваших лесах, и вам придется втридорога выкупать все то, что сегодня получаете даром.
Несколько мгновений Эрван молча переваривает услышанное, потом вылаивает хриплый смешок и сгибается пополам, упираясь руками в колени.
— Свобода, говорите? Свобода жить в лесу, точно изгои какие? Свобода продавать свой уголь людям, которые притворяются, будто нас и на свете-то нет, а уголь к порогу им доставляют корриганы из сказок?
Чудище принимает этот наскок совершенно спокойно:
— Французы не станут уважать ваше древнее право. Не будет вам при них ни комлей, ни веток. Во Франции лесное дело не наследуется, а покупается за звонкую монету. Да, вашу жизнь легкой не назовешь, но я всегда думал, что вы сами ее выбрали. Последовали в изгнание за своим Богом…
Углежоги беспокойно ерзают. Эрван отводит взгляд от лица Чудища и устремляет его в глубины огня:
— Вот вы, господин рыцарь, о выборе рассуждаете. Слово-то какое смешное! Его сделал за нас отец наших отцов, так ведь? И сколько нам с этим выбором жить? — Он оглядывается на ребятишек, тесной грудой спящих под накинутыми одеялами, и голос смягчается. — А им?
Я спрашиваю:
— А чего бы вы хотели взамен?
Вопрос удивляет его, но вперед предводителя отвечает Малина:
— Чтобы люди не перешептывались, когда мы приходим в деревню. Чтобы при виде нас тайком не творили знак, отвращающий зло. Чтобы не прогоняли с ярмарки, куда мы приезжаем за гребнем для дочки или за новым колесом к телеге.
Она с вызовом глядит на меня, гордо подняв голову.
— Уважение, — говорю я. — Вы хотите уважения вместо неприятия и оскорблений.
Наши взгляды встречаются. Как же мы с ней в это мгновение понимаем друг дружку! Потом она согласно кивает:
— Именно так.
— Быть может, если люди увидят, как вы вступаетесь за герцогиню, а стало быть, за страну, они изменят свое отношение к вам, — говорит Чудище.
— Навряд ли, — ворчит непреклонный Гаелон. — Поляжем ни за что.
— Деяний без риска не бывает, — замечает Чудище. — И даже если совсем ничего не делать, все равно можно понести потери.