Темное торжество
Шрифт:
— Но теперь мы знаем об этом, а следовательно, можем остановить его, — говорит Дюнуа. — В Ренне расквартировано более восьми тысяч воинов, а сколько этих шпионов? Горстка. Куда ему против нас!
— Вы так уверены? Вы помните в лицо каждого из своих людей, капитан? Откуда вам известно, сколько подсылов успело затаиться среди них незамеченными?
Он играет желваками, но возразить ему нечего, и я продолжаю:
— Очевидно, вы не осознаете в полной мере, что это за человек. Ему неведомо милосердие, и он намерен не просто
— Но это же противоречит всем правилам войны и воинской чести, милая дама! Ваше обвинение более чем серьезно! — говорит канцлер Монтобан. — Полагаю, у вас есть достаточные основания для подобного заявления?
Разочарование отдается жгуче-кислым вкусом во рту. И с чего я взяла, что советники мне поверят?
— Есть, — неожиданно произносит герцогиня, и все оборачиваются к ней. — Не забывайте: граф попытался схватить меня, когда я приехала на переговоры, доверившись чести маршала Рье. Не так ведут себя полководцы, приверженные воинскому благородству. Более того, он пытался поднять на меня руку в коридоре Герандского замка. И преуспел бы, если бы Исмэй не остановила его.
Это совершенно поражает присутствующих, за исключением Исмэй, Дюваля и Чудища.
— Ваша светлость уверены, что в тот раз правильно истолковали его намерения? — спрашивает епископ, и хочется врезать ему по пухлой белой физиономии.
— Абсолютно, — коротко отвечает герцогиня.
Пока остальные переваривают услышанное, я пытаюсь зайти с другой стороны.
— Вы позволите, — обманчиво милым голоском произношу я, — поведать вам, как был захвачен Нант?
— Конечно, барышня, — кивает капитан Дюнуа. — Внимательно слушаю!
— Коли так… — Я делаю глоток вина, чтобы подкрепить свои силы. — Поскольку нас возглавлял маршал Рье, горожане сразу открыли ворота и, я сказала бы, распахнули нам объятия. Они думали, это вернулась герцогиня, и далеко не сразу сообразили, что стали жертвами предательства. Войдя в замок, Рье и д'Альбрэ заперлись в нем изнутри и предложили слугам и домочадцам выбор. Под угрозой смерти те должны были отречься от герцогини, если хотели сохранить жизнь. Вот так.
Я смотрю на огонь, пляшущий в камине.
— В ту ночь расстались с жизнью господин Роскоф и господин Витр. Господа Матюрен, Жюльер, Вьенн и Блэйн отреклись от государыни и клятвенно обещали служить графу д'Альбрэ и маршалу Рье. — Я поднимаю взгляд и вижу полные скорби глаза герцогини. — Скромнейшие слуги вашей милости проявили куда большую верность, в тот черный день их полегла едва ли не половина. Когда же в замок явилась делегация горожан, желавших знать, что вообще происходит, в город послали воинский отряд — насиловать их дочерей и жен, чтобы обыватели стали сговорчивей. Так что вскорости д'Альбрэ
Герцогиня становится бледна как смерть. Она подносит руку к виску, и я вижу, что кисть дрожит.
— Мой несчастный народ, — шепчет она. — Все эти смерти на моей совести…
— Нет! — резко перебивает Дюваль. — Не на твоей! В них виновен только д'Альбрэ!
Тут в самый первый раз подает голос Жан де Шалон.
— Подобная беспощадность, — говорит он, — становится мощным орудием, когда она на твоей стороне. Имея это в виду и учитывая, как страшатся французы твоего союза с графом, быть может, такой союз — наилучшая возможность сохранить независимость герцогства?
Впечатление такое, будто герцогиня съеживается, становясь еще меньше и моложе.
— Могу ли я помыслить о том, чтобы мой народ принимал муки ради моего избавления от страданий? Я не допущу, чтобы насилие и смерть захлестнули весь мой край только затем, чтобы мне избежать немилого замужества.
— Нет! — хором кричим мы с Дювалем и Чудищем.
Следует неловкая тишина. Я принимаюсь разглядывать свои руки, Дюваль же продолжает:
— Ты ни за что на свете не выйдешь за этого скота.
— Дюваль, ты говоришь как любящий брат, а не как хладнокровный советник, — замечает епископ. — Нельзя исключать, что это наша единственная надежда.
Мне хочется схватить их всех и трясти, пока у них не застучат зубы, а потом спросить, почему они так безнадежно слепы. Я ловлю себя на том, что еле слышно рычу. Что же за мужчины тут собрались, если они готовы отдать эту девочку такой твари, как д'Альбрэ?!
В общем, все как всегда. Сильные мира сего до последней возможности отказываются верить в порочность одного из них.
Тут я в очередной раз вспоминаю о том, кто я такая, и мне становится трудно дышать. Если и существует повод прервать многолетнее молчание, то вот он, передо мной. Не пора ли заговорить, чтобы уберечь невинное, едва расцветшее существо и чтобы во главе королевства не оказался кровожадный монстр?
Я чувствую такую настоятельную необходимость вывести на чистую воду это воплощение зла, что не раздумывая открываю рот и вываливаю секреты, которые храню не первый год:
— А вы хоть задавались вопросом, что сталось с многочисленными женами графа?
У меня перехватывает горло. Кажется, сама моя плоть не готова расстаться с тайнами, вместилищем которых так долго служила. То, что я сейчас расскажу, вызовет неминуемые вопросы… вопросы, на которые очень не хотелось бы отвечать в присутствии Чудища. Но цена слишком велика: речь идет о судьбе юной девушки, и больше я молчать не могу.
Я продолжаю:
— Д'Альбрэ не просто жесток в битве и безжалостен к побежденным. Он сущее чудовище!
Последующие слова даются мне с превеликим трудом. Слишком глубоко они погребены, слишком усердно я прятала их даже от себя самой.