Темное время суток

Бадевский Ян

Полина засмеялась. Миг – и она рядом, виснет на шее, целует в ухо. Я соскучилась. Весь ее вид говорит об этом.

Я тоже.

Даздра протянула Рамону миску с макаронами и тушенкой, ложку и кусок хлеба. Рамон высвободился из объятий Полины и опустился на плоский валун. Поставил миску на колени. Миска жгла кожу, но он был слишком голоден.

Хлеб – весьма занимательная вещь. С трудом представляешь себе оборотней, рвущих по ночам глотки соседей, а днем отправляющихся

на работу в пекарню. Но в оккупированных слоях все так и происходит.

– Хавайте, – Хрон икнул. – Сегодня горячая вкуснятина.

Лайет сидел с отрешенным видом, скрестив по-турецки ноги. От Азарода веяло холодом. Мумик и Леа купались. Компания друзей выбралась на природу…

Кадилов расстелил перед собой карту. Из тех, что дал Матей. Все, за исключением жующего Рамона, придвинулись к нему.

– Мы почти у цели, – Кадилов ткнул пальцем в нижний угол распечатки. – Здесь. Если ехать вот этим проселком, попадаем на закрытую автомагистраль. Дуем по ней, и к ночи мы в Форте.

– Погоди, Ефимыч, – Хрон нахмурился. – На наших картах этой магистрали нет. И проселка тоже.

– Верно. Наши карты устарели.

– Выходит, эту трассу построили переверты?

– Ерунда. Переверты ничего не строят. Сам знаешь. Вероятно, ее проложили незадолго до вторжения. Ввели в эксплуатацию. И по каким-то причинам закрыли. Началась оккупация, и, естественно, всем было не до карт.

Хрон пожал плечами. Видимо, соглашаясь.

– А мне все ясно, – сказала Полина. – Вторжение пошло именно оттуда. Люди, что ехали в Ильинск, стали пропадать. Следствие ничего не дало – менты тоже не вернулись. Вот и закрыли.

– Недурная версия, – фыркнул Лайет.

Все посмотрели на него.

– А почему оборотни гораздо быстрее людей, – продолжал ночной путник, не обращая внимания на настороженные взгляды. – И почему превращаются лишь по ночам – тоже можешь объяснить? Или, допустим, как возникают вермедведи? Каждый в курсе – нарушается закон сохранения массы. Но переверты его обходят. Каким образом?

Повисла пауза.

– Ну что ж, умник, – Рамон отставил миску. – Объясни нам.

Лайет осклабился.

– Объясни, – Рамон поднялся, – что это за символы на твоей хламиде. Почему твари тебя не трогают. Ты безоружен, но ничего не боишься. Почему?

– Символы… – протянул Лайет. – Древние знаки моей расы. Они носят предупредительный характер.

Внимание Рамона привлек Леа. Китаец замер в нескольких метрах от кострища, мокрый, в одних плавках, с поднятым над головой чуть изогнутым мечом. Светило солнце, но в иероглифах отражалась луна – они мерцали, как всегда, при появлении переверта.

Рамону захотелось кричать.

Он все понял, но «аграм» лежал в машине. А в зрачках Лайета клубилась ночная мгла.

Их взгляды столкнулись.

Лайет исчез. Точнее, не исчез, а перетек в некую аморфную субстанцию, и эта субстанция

в мгновение ока очутилась рядом с Леа. Китаец не успел даже шевельнуться – резкий, чудовищный по силе удар пробил его грудную клетку. Что-то замычал Мумик – и упал с разорванным животом. Хрон попытался вскочить – хрустнули переломанные позвонки. Даздра выбросила перед собой руку с когтем – и покатилась снесенная взмахом лапы голова. Раздались выстрелы – это Полина открыла огонь из револьвера. И рухнула в песок. В считанные секунды большая часть спутников Рамона умерла.

Правда, сюрпризы не кончились.

Азарод, схватив рунный топор, пригнулся и описал им широкую дугу. У самой земли. Переверт споткнулся, обагрив песок собственной кровью.

Кошмар схлынул.

Потому что в лоб твари уперся обрез Кадилова. Рамон, словно извне, услышал себя, как он орет «Мочи его, Ефимыч!», почувствовал свои сжатые кулаки, увидел побелевшие костяшки пальцев… И безграничную ничтожность. Беспомощного себя.

Он заткнулся.

Пассивный зритель театра трагедий… Спектакль шел своим чередом. Поджарый волк вновь морфировал в человека. Ломался скелет, шерсть врастала в кожу, втягивались клыки. Уменьшался рост.

Перед ними опять стоял Лайет. В прежней хламиде, с гримасой боли на лице. Под его левой ногой, обутой в тяжелый ботинок, скапливалась буроватая лужица.

– Кто ты? – спросил Кадилов.

За Лайета ответил Рамон:

– Иерарх.

Короткая мизансцена. Под занавес.

Первым побуждением после выхода из ступора было броситься к Полине. Рамон повернулся – и увидел, что с девушкой все в порядке. Она поднялась с земли. Шагнула к раскаленным угольям костра. Ее револьвер валялся в пыли.

– Ты как? – Рамон осмотрел ее с головы до ног. Задержался на прорванной майке. Плечо. Запекшаяся на ране кровь. Плотный комок в горле…

– Нормально.

Рамон не стал спорить. Он перевел взгляд на Лайета.

– Валите его, ребята.

Палец Кадилова плавно давит спуск.

– Нет. Вы не можете, – Лайет совершенно спокоен. – Потому что я иду в Форт. Как представитель своей расы.

– Мне плевать, – возразил Рамон. – Ты перебил почти всех ребят и заразил мою девушку. Ты умрешь.

Он смотрел то на Кадилова, то на Азарода. Лица спутников были мрачны.

– Ефимыч… Спятил совсем? ОН ВРАГ!

– Да.

– Сделай это.

– Не имею права.

– Я приказываю.

– Расклад изменился, Никита.

Вот оно – тихое сумасшествие. Мир переворачивается, и тебя выбрасывает на орбиту.

– Хорошо, – Рамон двинулся к джипу. К пушке.

– Стой, смертный.

Перед ним вырос четырехлетний Игорек. Малыш преградил ему путь. В глубинах зрачков малыша клубилось нечто, отчаянно жаждущее свободы. И если нечто выберется, понял Рамон, всем конец.