Темнота в солнечный день
Шрифт:
Тем же ломиком Батуала поддел дверь над замком и, понатужившись, быстренько ее подломил. Они вошли внутрь, тщательно прикрыв за собой дверь. Доцент посветил фонариком, как учил Катай, не поднимая луч выше большого окна с прилавком. Удовлетворенно хмыкнул, увидев груду арбузов – их подвезли под вечер, к закрытию; и торговать собирались завтра. Пахло чуток подгнившими фруктами-овощами, стояла утешительная тишина. Оставшийся на атасе снаружи Сенька тревожного свиста не запускал.
Все заняло какие-то минуты: Доцент светил фонариком, а Батуала приглядывался к ножкам – у спелых арбузов они усохшие, скорченные,
Взвалив тяжелые мешки на спину, легким бегом нырнули в Дикий Лес. Прошли по нему метров двадцать, перешли дорогу и разошлись по дворам. Сделано чисто, как в лучших домах Лондона.
Поднявшись к себе на второй этаж, Доцент открыл дверь, зажег свет в прихожей. Отсюда видел, что в темной большой комнате кровать братишки пуста – шлялся где-то, из молодых да ранних. Моментально проснулся Пират, подскочил, вертя хвостом, с большим интересом обнюхал мешок и разочарованно ушел на место, не вынюхав ничего для себя вкусного.
Вот теперь все было в порядке, нагрянь сюда вся уголовка города. На арбузах не бывает этикеток с названием магазина, и не докажешь, откуда они произошли. С их зарплатами каждый мог завтра купить таких арбузов немерено, но так – гораздо интереснее. Вытащив один арбузик – как и остальные, килограммов на пять, – Доцент устроил его на столе в кухне, раскрыл нож и вырезал широкий ломоть во всю ягодку. Еще по хрусту, с каким входило лезвие, было ясно, что Батуала не подкачал. И точно, арбуз оказался краснющим, с хрупкой созревшей мякотью. Доцент с удовольствием откусил с края изрядный кусман, держа ломоть над тарелкой, чтобы не капать на пол соком.
Ага. Щелкнул замок, блудный брательник вернулся. Объявившись в кухне, Костик понятливо покивал:
– Что, на дороге валялись?
– А где ж еще, – сказал Митя, сплевывая в горсть скользкие черные семечки. – Лопай, всем хватит.
– Киоск подломили?
Митя ухмыльнулся:
– «Бриллиантовую руку» помнишь? Как говорил мой знакомый покойник: я слишком много знал… Ты-то где болтался? Нинку прижимал?
– Да нет, – сказал брательник с этаким горделивым выражением лица, откромсывая Митиным ножом себе ломоть. – Мы с Чингисханом и Флинтом неслабую подлянку мусору устроили.
Митя беззлобно проворчал:
– Кличек понабрали, как у больших… Да пожутчее: Чингисхан, Флинт и с некоторых пор – Ягуар… Торопитесь жить, молодежь… Ладно. Мусору устроить подлянку – святое дело, сто грехов простится… Рассказывай.
– Идем и смотрим: мусорок при полной форме девку в лес ведет. Ну, мы тишком за ними – по Дикому Лесу на ощупь пройдем, как Чингачгук Большой Змей. Мусорок совсем сопливый, лысопогонник [31] ,
31
Лысые погоны – погоны рядового армии или милиции.
Подумав, Митя сказал наставительно, вполне серьезно:
– Хреновая подляна, брателло. Такую даже мусору делать нельзя. Начнешь девок жарить – сам поймешь. Поставь себя на его место. Раз он девку в лесу примостил – упасть им негде, хаты нет. Может, он ее месяц фаловал и первый раз загнать ей собрался. И в самый интересный момент прилетает больно по жопе… Да от такого нестоячку заработать можно, как два пальца… Нет, так даже с мусорами нельзя. Должна быть мужская солидарность. Уловил?
– Ты б слышал, как он заблажил…
– Ты б так же заблажил, – сказал Митя с прежней суровостью. – Неаккуратно, брателло. Ладно, потом сам поймешь, какую херню спорол. – Он хмыкнул. – А вообще, интересно, чем там кончилось. Сомнительно мне, чтобы мусорок ей после такого все же загнал…
Глава четвертая
Дея и Джульетта
Митя определенно имел некоторые основания собой немножко гордиться. И часа не прошло, как всё было в ажуре.
Он с чувством исполненного долга покуривал у крыльца дома номер два по Крутоярской, сорок восемь. Впритык к крыльцу стоял «ГАЗ-51» с длинным низким грузовым прицепом, на котором красовались два темно-красных контейнера («контейнера», как из того же самого профессионального шика выражались грузчики трансагентства), один закрытый, под пломбой, у второго, уже пустого, дверцы распахнуты. Два спеца по доставке домашних вещей населению (и сдиранию калыма с этого самого населения) только что унесли в квартиру Марины последнее, что в контейнере оставалось, – телевизор вместе с матрасом, которым его обернули перед отправкой, дабы не разбился.
А там и вышли сами – низенький и пузатенький лысоватый шофер в стариковских черных брюках и такой же, как у Мити, офицерской рубашке навыпуск (шофера их часто носили по причине удобства военной одежды) и Сева Горшенин, старший брат Чимергеса, лет на десять Мити постарше. Примечательного облика был мужик: одет кое-как, в затрапезное, как и положено грузчику, весь день таскавшему то грязное, то пыльное, а вот на пальце – массивный золотой перстень, Митя точно знал, не дутый. У этих оборотистых мужичков, именовавших себя с полным на то основанием «мастерами машинного доения» или сокращенно «доярами», как и у почтарей, был свой шик в том, что касалось внешнего облика: старая потрепанная одежонка и золотой перстень, не купленный в магазине, а сделанный в ювелирной мастерской по заказу и стоивший пару, а то и тройку месячных зарплат честного советского инженера. И, соответственно, примерно в недельный калым «дояров». Они там калымили совершенно дурную денежку, так что многое могли себе позволить.
Конец ознакомительного фрагмента.