Темные источники
Шрифт:
Официант на мгновение наклонился к ней, она отдала краткое распоряжение.
– Играть умеете? – тихо спросила она. Он невольно бросил взгляд на свои пальцы. – Нет, нет, – сказала она. – Я не о музыке. – Она сделала быстрое движение своими красноречивыми руками, и Вилфред сразу увидел, как по столу летают карты и жетоны.
– А-а, это, – вздохнул он. – Нет.
Ее это не огорчило.
– Ничего, со временем придет… Только когда играешь, не надо пить. Вам не надо. А другие… – И снова движение рук закончило фразу. Это были сильные руки, хорошей формы, но лишенные женского очарования, такими руками доить коров.
Шум за одним из столиков сменился возней, раздались крики,
– …И тайны хранить умеет, – заметила она улыбаясь. Но улыбка была несколько натянутая. Она быстрым настороженным взглядом обшарила помещение.
– Черт возьми, а ведь парня отравили, – сказал Вилфред.
– У вас острые глаза. Не утомляйте их. – Она продолжала улыбаться, но в голосе прозвучал намек на угрозу. «Пора с этим кончать», – подумал он. Помещение медленно кружилось перед его взглядом, это было довольно приятно. – Загул давно начался? – участливо спросила она.
– Какое сегодня число?
– Шестое июня.
Оп вяло пересчитал по пальцам.
– Неделю или что-то вроде.
– Тогда пораньше возвращайтесь домой, – сказала она.
Сказано это было дружелюбно, но звучало приказанием, и снова он подумал: «Пора бы причалить к берегу». Его охватила странная сонливость. Он поглядел на высокий бокал.
– Собственно, что это такое, черт возьми?
Она ласково отняла бокал.
– Это вам вреда не причинит. Эгон вас отвезет… Нет, не сюда – в другую дверь.
Она поддерживала его под локоть. Он уже не пошатывался, но колени были как ватные. Она провела его мимо нескольких столиков к двери в противоположном конце помещения. Он смутно отметил это в последнем проблеске сосредоточенности. Они миновали комнату, где сидели, болтая, пять женщин. Тощая девица с грудным ребенком на коленях клевала носом. Когда они проходили мимо нее, пепел от сигареты, прилипшей к отвислой губе, осыпался на лоб ребенка.
– Лола! – сердито окликнула Адель. – Нечего тут дрыхнуть! А не то сиди себе дома с мальчишкой.
В ту же минуту на Вилфреда пахнуло ночной прохладой. В дверях, одетый в свою комически пышную ливрею, стоял Эгон.
– Отвези этого господина домой, – приказала Адель.
Теперь они ехали в автомобиле. Эгон прекрасно вел машину, он сворачивал в пустынные улицы с властной уверенностью в том, что каждый уступит ему дорогу. Но была какая-то неувязка: Вилфред огляделся по сторонам – он не узнавал улиц. Впрочем, дело не в том, он слишком плохо знал город, но он от природы хорошо ориентировался, и, если направление было взято неверно, ему становилось не по себе.
– Куда мы едем? Разве нам не на восток? – спросил он.
Эгон за рулем усмехнулся. Он не отрывал взгляда от улицы, ложившейся им под колеса. Вилфреду хотелось собраться с силами и возразить – он смертельно устал, но ему во что бы то ни стало хотелось именно сейчас сказать свое веское слово.
Машина с визгом затормозила. Соскочив на тротуар, Эгон оказался у его дверцы прежде, чем Вилфреду удалось ее открыть.
– Сюда, – вежливо сказал Эгон, схватив его за руку. Схватил не крепко, но решительно. Вилфред понимал, что, если Эгон вздумает дать волю рукам,
– Где мы?
– На Гаммель-Странд.
Точно. Теперь он различал сладковатый запах пристани и лежалой рыбы. Когда-то ему хотелось жить здесь.
Они поднялись по узенькой лестнице. Перед ними открылась дверь, покрытая желтоватым лаком. Эгон показывал квартиру, сопровождая пояснения короткими кивками.
– Гостиная. Ванная. Туалет. Ваша спальня…
Они оказались в уютной комнате с зелеными обоями – два больших эркера выходили на канал. Светлая ночь заглядывала в окна. Башня Кристиансборга уже поймала отблеск красного солнечного луча. Повернувшись, Вилфред увидел улыбающееся лицо Эгона.
– Угодно что-нибудь еще?
– Нет, спасибо, Эгон. А за этой дверью?..
– Комната фрекен Адели, – ответил тот. – Спокойной ночи. Вилфред уронил на пол одежду и провалился в пенистую
пучину. Вода обступила его со всех сторон.
11
Она ходила с ним повсюду, вернее, он ходил с нею. Она вечно что-нибудь затевала и хотела, чтобы он участвовал в ее затеях. Он относился к этому терпимо, во всяком случае, довольно терпимо.
Дома Эгон усердно им прислуживал. Вилфред и он никогда не разговаривали друг с другом. Никто бы не узнал в Эгоне развязного парня, который когда-то обратился к Вилфреду в баре «Китти». Но он мог пройти мимо Вилфреда, иронически улыбаясь, с каменным выражением лица. Вежливость его была слишком подчеркнутой, хотя ее нельзя было назвать откровенно оскорбительной. В первые дни Вилфред несколько раз пытался вызвать Эгона на разговор. Подняв прикрытые веки, тот секунду глядел ему прямо в глаза, а потом отводил взгляд с выражением, в котором было нечто среднее между угодливостью и прямым вызовом. Но если дома была она, Эгон как тень скользил по комнатам, стараясь не попадаться обоим на глаза.
Вилфред дал матери телеграмму и написал письмо. У него, мол, все в порядке, он катается на яхте с друзьями – словом, все хорошо. Он с сыновней заботливостью осведомлялся о ней и ее делах, но в этой почтительности против его воли проскальзывал оттенок иронии. Ему пришло в голову послать ей немного денег – пусть понимает, как хочет: то ли это свидетельство его бережливости, то ли вспомоществование от посвященного, который, собственно говоря, ни во что не посвящен. И то и другое должно было ее порядком удивить.
Завтракали они вдвоем за городом или дома – легкие изысканные завтраки. Она никогда не вставала раньше часа дня. Вилфред пользовался этим, чтобы урвать время для далеких прогулок по Копенгагену, который он начал понемногу узнавать. Потом он возвращался домой, или они встречались в городе, но ни одно из тех мест, которые они посещали, он не сумел бы отыскать без ее помощи. Иногда они проводили время в кафе Лорри во Фредериксбергском саду, туда приходили художники, расписывавшие стены, а столяры чинили столы и стулья после ночных увеселений. Мимо кафе мелькали какие-то девицы, некоторые заходили в кафе, девицы были самые разные, в том числе из «Северного полюса»; одни приносили с собой кулечки с едой, другие катили детские коляски. Это были ночные птицы, которые, не сговариваясь, назначали друг другу свидания на лоне природы и болтали о ночных делах. Они сидели бледные, чувствуя себя не в своей тарелке в ярком свете дня, но это чувство объединяло их. Некоторые прихватывали с собой рукоделье. Это были маленькие мещаночки, расцветающие на лоне природы. Приходили молодые хлыщи в соломенных шляпах, пили пиво или нахально потягивали водку из запотевших стопок и ели бутерброды с креветками.