Темные источники
Шрифт:
Был здесь всегда. Где-то в другом мире есть дом, в котором стены обиты шелком, а у стульев позолоченные ножки, изогнутые, словно в танце, потолки там такие высокие, что до них не достанешь, даже если тебя подкинут вверх до самого неба, – это мир под небом, которое выше неба.
И человек с сигарой, тоже высокий-высокий, они идут домой, рука в руку, рука, протянутая сверху, сжала его руку, протянутую снизу.
– Хм, хм, – откашливается человек с сигарой снова и снова. – Весело было с папой?
Кивает – но там вверху не видно кивка.
– Весело?
– Весело
– Где вы были? – Голос матери, сладкий запах из ящика комода.
– Море.
– А где на море?
– Маяк.
– Но вы же пришли той дорогой?
Показывает в другую сторону. Какое-то напряжение в воздухе между теми, кто здесь живет, – взрослыми. Сделать так, чтобы всем было хорошо и приятно. «Весело с папой».
Вечером у отца в руках скрипка, мать за фортепиано. «Колыбельная» Ренара. Одна из маленьких трудных пьес в большой нотной тетради, корешок ее разорвался, и страницы разлетелись по комнатам. Человек с бородкой наклонился и собирает ноты, осторожно приподняв смычок, чтобы его не повредить. Мальчик ползает по полу, собирая листки, развеянные сквозняком. Руки матери отдыхают на клавишах. Ветер стучит в окно кустом жимолости.
– Надо будет отдать переплести ноты.
Ноты водворены на место. Танцующие звуки гавота, мальчик и сам начинает приплясывать под них на диване, вытянув ноги и помахивая руками. А потом грустные пьесы, с их темными безднами и ночными бедами…
– А теперь ты, Маленький Лорд!
Мальчик с растопыренными пальцами за фортепиано. Табурет у фортепиано раскручен до отказа, он даже шатается, и на него еще подложены ноты. Зыбкий табурет, зыбкие звуки, все зыбко; отец вторит фортепиано, человек с бородкой вторит фортепиано на скрипке, а кажется, будто это он его ведет.
– Отлично, отлично – молодец…
Мужчина со скрипкой подхватил сына своей игрой. Поднял вверх, к звукам, которые рождаются под его смычком, и позволил ему побыть в этом мире, хотя мальчик еще передвигается в нем ощупью. И теперь существует только этот мир – никакого другого. Исчез маленький домик у моря с запахом тимьяна и рыбацкой сетью, он так далеко, что его просто нет. Человек с бородкой поднял его над всем. Где-то высоко-высоко прижатая подбородком скрипка и взгляд, скошенный над краем инструмента.
И вот однажды:
– Где папа?
Проходит много-много дней. Он больше не спрашивает: «Где папа?»
Что отец сделал с ним? Поднял высоко-высоко… так высоко!
И выпустил его из рук – упустил…
17
Вилфред бессильно уронил руки, державшие ребенка. Потом уложил мальчика в коляску, завернул, не ласково, но тщательно и аккуратно, словно тот был из стекла. Безмерная усталость охватила его. Черная птица уселась ему на плечо, придавив его своей тяжестью.
Он увидел, как внизу Бёрге Виид
Но когда Вилфред спускался по склону, увлекаемый катящейся вниз коляской, он уже покончил с сомнениями. Едва он оказался внизу, они оба вышли из дому. Может, стояли у окна в прихожей, а может…
Может, они знали, что он идет. Наверное. Потому что и у них уже не оставалось сомнений. Бёрге держал в руке письмо. Его принесла девочка. Они ждали, что он вскроет конверт. Но Вилфред не хотел читать письмо в их присутствии, оно их не касалось.
Что бы ни было написано в письме, он от них уйдет.
Он отошел в сторону и отвернулся, чтобы прочитать письмо без свидетелей, но они все стояли на том же месте. Он вскрыл конверт, быстро пробежал письмо. Ирена назначала ему встречу у вокзала Нёррепорт. Он посмотрел на часы. И тут, услышав шаги Бёрге, обернулся.
Бёрге подошел ближе. Ему хочется кое о чем поговорить, сказал он, кашлянув. Маргрета тоже подошла ближе и встала рядом с мужем. Бёрге с надеждой смотрел на нее, словно побуждая ее заговорить. Но она отвечала ему доверчивым взглядом. Оп шагнул еще ближе к Вилфреду. Ему хочется кое о чем поговорить. Мальчик…
Вилфред уже все понял. Он намерен отомстить им за их доброту. И все же – следует соблюсти известную честность. Более того, только она и может сделать разрыв окончательным и достаточно оскорбительным.
– Я солгал вам насчет мальчика, – сказал он по-норвежски.
Оба испуганно съежились, в особенности Бёрге.
Стало быть, Хоген все-таки не проболтался, видно, счел, что ему это пользы не принесет.
– Я знала, что ты не датчанин, – сказала Маргрета. Сказала почти с мольбой: пусть это будет единственным разоблачением, ведь это безделица.
– …и не отец ребенка, – продолжал Вилфред. – И мать его не француженка и не моя жена. Его мать – как бы помягче выразиться – копенгагенская девка. Ее зовут Лола, то есть теперь уже не зовут, она умерла.
– Умерла? – переспросила Маргрета.
Только бы не дать угаснуть этой растущей враждебности. Может, признаться, что он обманывал их во всем, с первой минуты?.. Нет, это приведет к обратному результату: ведь только настоящий друг способен вот так выложить всю правду, как на духу.
– Теперь все! – объявил он. – Я ухожу. – И он отступил назад. Но опоздал. Бёрге снова шагнул к нему, такой же застенчивый, но чуть более уверенный, с голубым пламенем в решительном взгляде.
– Нет, не все. Мальчик…
И он снова обернулся за помощью. И снова она шагнула вперед, и они вдвоем стояли против него.
– Я так полюбила его, – твердо сказала Маргрета.
Тут вмешался Бёрге, теперь уже с жаром.
– Мы давно мечтали взять его к себе.
Видения проносились перед взглядом Вилфреда – видения прошлого, того, что, должно быть, предшествовало всему, пережитому им самим, и того, что было совсем недавно: несколько месяцев жизни бок о бок с этими людьми, жизни, наполненной обманчивым покоем.