Темные изумрудные волны

Московцев Федор

…Молчание затянулось. Очевидно, Фурман обдумывал какую-нибудь колкость. Наконец, он съязвил:

– Не много ли вы на себя берете, молодые люди – два вскрытия за ночное дежурство?!

– В работе я не считаю усилий. Делаю то, что мне говорят.

– Но деньги брал ты?

Придерживаясь выбранной линии поведения, Андрей снова принялся доказывать, что все шло через Шалаева – и распоряжения, и финансовые ресурсы. Фурман в ответ насмешливо заметил, что через Шалаева идут только рыболовные снасти и садовая рассада. Начальник СМЭ осторожен, как пустынный койот, и деньги принимает только от своих. Кто-то побывал у него дома ночью, договорился обо всем, и передал деньги, которые, в свою очередь, были

получены от клиентов.

Продолжая играть свою роль, Андрей терпеливо объяснил, что за шесть лет не удостоился ни разу посещения жилища начальника СМЭ. Конечно, он мог пребывать там мысленно, – если не телом, то душой. Но этого недостаточно для того, чтобы передать деньги. Но зачем гадать, не проще ли у самого Шалаева спросить: у кого он сколько взял?

Это был непростительный выпад. Разумеется, Фурман никогда не пойдет к шефу и не потребует объяснений.

– Вы грубо нарушили существующий порядок, – холодно сказал заведующий. – Вы взяли деньги мимо кассы. Родственники погибшего напишут заявление в прокуратуру.

Санитар удивленно посмотрел на заведующего отделением. Это уже слишком! Люди едят из одной кормушки, а потом вдруг один едок, продолжая чавкать, начинает возмущаться, что эту еду у кого-то стащили. Впрочем, Фурман любил такие фокусы. Только как он собирается заставить Каданникова написать заявление в прокуратуру? Это будет шутка года, над ней будет смеяться весь Волгоград.

На лице Андрея промелькнула ироническая усмешка. Словно читая его мысли, Фурман объяснил, что напишет заявление вдова полковника Дубича.

Андрей нахмурился. Тут не до шуток. Полковника милиции Дубича вскрывал Фурман, а деньги с родственников брал Андрей. Фурман мог запросто поинтересоваться у родственников, сколько они заплатили, и поднять шум, что взято слишком много. Вдова полковника после такой обработки не ограничиться походом к начальнику СМЭ.

Помолчав, заведующий добавил со зловещим восторгом:

– Я намерен занять принципиальную позицию в этом деле. С Второвым отдельный разговор, к деньгам его не подтянуть, а ты попал. Советую рассказать все, как есть. Может быть, я передумаю, и гроза обойдет тебя стороной.

«Я уже попал в грозу», – подумал Андрей, и снова пустился в объяснения:

– Не понимаю, о чём вы, Борис Ефимович. Без разрешения эксперта я могу только принять и выдать труп. Всё остальное – по указанию дежурного эксперта, заведующего, или начальника СМЭ. Да и за что брать деньги, если родственники сами его одевали и обмывали.

Фурман не поверил. Он видел, что Андрей лукавит, но не мог распознать, в чем состоит лукавство. Заведующий сам не был ангелом. Случалось ему прикрывать друзей из УВД и «испарять» из крови погибших милиционеров алкоголь, или, наоборот, добавлять алкоголь в кровь пешехода, погибшего под колесами прокурорской машины. Все это делал он бесплатно, просто затем, чтобы при случае козырнуть близкими отношениями с «ребятами из УВД», или, чтобы, напившись где-нибудь и попав в отделение милиции за мелкое хулиганство, опять же, козыряя знакомствами, быть с почетом вызволенным. Выше мелкого служебного тщеславия не поднималась его душа. Он невзлюбил Вадима Второва за то, что тот купил новую машину, а Андрея – за желание начать свой собственный бизнес.

– Тебе нужно было пройти интернатуру и работать здесь экспертом, – сказал заведующий. – Квалифицированная работа помогла бы тебе стать человеком. Для тебя будет лучше, если ты немного отдохнешь, созреешь для принятия нужного решения, пройдёшь специализацию, – ещё не поздно. Тогда мы с тобой встретимся и поговорим.

Наконец мысли собеседников хотя бы в чем-то совпали. Но Андрею было обидно, что не он сам уходит, а наоборот, уходят его. Он начал сопротивлялся, изображая недовольство и отчаяние, просил,

взывая к лучшим чувствам, делая тем самым процесс увольнения необратимым. Для Бориса Ефимовича Фурмана, по сути своей человека слабого и мягкосердечного, не было на свете более изысканного удовольствия, чем то, когда ему давали почувствовать, какой он злой. Когда он распекал подчиненных, то боль его истерзанной души расслышал бы даже глухой. Давая ему жесткий, эмоционально выраженный отпор, можно было загнать его в раковину и заставить пожалеть о своих действиях, вызвать раскаяние – если не сиюминутное, то запоздалое. Он часто менял свои жестокие решения, принятые в отношении людей со здоровой, не ранимой психикой. Но стоило Фурману подумать, что он делает кому-то больно, он уже не мог остановиться, и доводил экзекуцию до конца. Доставив ему такое удовольствие уже тем, что настаивал на несправедливости увольнения, переживая и расстраиваясь при этом, Андрей написал заявление. После длинной череды фальшивых заявлений настал черед настоящего. Театральным жестом бросив бумагу на стол, Андрей вышел из кабинета заведующего, хлопнув дверью.

Глава 8

Начинались уже сумерки, когда Андрей с Вадимом встретились на Площади Павших Борцов, у входа в ресторан «Волгоград». Широкий бульвар, в центре которого находится памятник героям Гражданской войны и Сталинградской битвы, был еще не полностью прибран после града, побившего ветви деревьев и разметавшего мусор.

Засмотревшись на почетный караул, маршировавший от Вечного огня через дорогу, Вадим Второв споткнулся о лежавшую на тротуаре ветку каштана.

– Мазафака!

Наблюдая за девушкой в зеленой униформе, руководившей движением четырех караульных, Андрей спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– Хороша Маруся! Намять бы ей пилотку.

– Маньяк!

Они прошли в вестибюль ресторана и поднялись по широкой лестнице. В полупустом зале, огромном, с большими окнами, массивными хрустальными люстрами и аляповатыми картинами, их встретил администратор и проводил к столику.

– Помнишь, как мы тут офигительно погуляли, – зимой на втором курсе?!

В ответ Андрей расхохотался – конечно, было, что вспомнить. В этот пафосный ресторан они пришли компанией из десяти человек со своей водкой. Официантка заметила, и потребовала, чтобы студенты выбрали ассортимент на крупную сумму, иначе она позовет охрану. Она заставила взять черную икру и деликатесы. Легкомысленно все согласились, но, когда стали рассчитываться, оказалось, что денег не хватает. Был большой конфуз и разборки с охраной. Неожиданно всех выручила Маша Либерт – она увидела кого-то из знакомых и стрельнула денег. Потом выручали её…

– Сегодня мы без Маши, – заметил Андрей. – Нам есть, чем расплатиться?

– Не дрейфь, дружище! Сегодня я банкую.

Андрей взял в руки меню.

– Тогда я заказываю все самое дорогое.

– Мы бы заработали больше, если б не твой страх вагины.

– ?!

– Если б ты оприходовал Таньку, бюджет проекта был бы меньше. Мне пришлось платить Шалаеву.

– Не понимаю, о чём вообще речь.

Второв объяснил. По просьбе следователей начальник СМЭ дал согласие на ночное вскрытие Кондаурова и Савельева. Наутро Фурман начал выискивать, к чему бы придраться. На стол начальника СМЭ легла докладная записка, в которой заведующий подробно излагал нарушения, допущенные дежурным санитаром и экспертом. Фурман вспомнил все плохое, что знал о нарушителях, и присовокупил это к своему докладу. Получилась тяжелая телега. Шалаев вызвал к себе Второва, посмотрел на него красноречиво и широко развел руками: мол, придется поделиться. Пришлось отслюнявить ему немного денег. После этого Шалаев вызвал Фурмана, разложил всё по мастям, и докладная полетела в мусорное ведро.