Темные кадры
Шрифт:
Шарль поднимает левую руку в индейском жесте приветствия.
– Раньше, – говорит он, – я жил вон там, прямо под фонарем. Попробуй поспи! Пришлось ждать, пока не освободится место в затемненной зоне.
Он здорово удивился, Шарль, когда я позвонил ему:
– Приглашение на рюмочку еще в силе?
Несмотря на то что за день он уже успел нагрузиться, Шарль искренне обрадовался:
– Правда? Ты зайдешь ко мне домой?
И вот мы стоим в одиннадцать вечера перед его домом – ярко-красным «Рено-25».
– Тысяча девятьсот восемьдесят пятого года выпуска, – гордо объявляет Шарль, кладя руку
Тот факт, что машина не трогалась с места уже лет десять, если не больше, его совершенно не колышет. Кузов водружен на колодки – чтобы шины не изнашивались. Можно подумать, будто она парит на высоте нескольких сантиметров над землей.
– Один мой приятель заходит каждые два месяца, чтобы поддуть шины.
– Классно.
Самое поразительное – это бамперы. И передние, и задние. Абсолютно несоразмерная конструкция из хромированных труб, которая возвышается где-то на метр двадцать над землей, вроде тех, которыми оборудованы американские грузовики. Шарль заметил мое удивление:
– Это из-за соседей сзади и спереди. Бывших. Каждый раз, как они с прогулки возвращались домой, обязательно мяли мою тачку. В один прекрасный день лопнуло мое терпение. Ну и вот вам.
Действительно, вот вам. Это нечто.
– А чуть дальше, вон там, – он указывает на угол улицы, – был еще один «Рено-25». GTX восемьдесят четвертого года выпуска! Но парень переехал.
Он сказал это с искренней грустью по утраченной дружбе.
Б'oльшая часть улицы занята сломанными минивэнами, машинами на колодках, где живут рабочие-эмигранты, многие с семьями. Почтальон засовывает их корреспонденцию за стеклоочистители, как штрафные квитанции.
– Тут в квартале приятная обстановка, не на что жаловаться, – доверительно сообщает мне Шарль.
Заходим, выпиваем по рюмочке. В квартире Шарля все очень ловко и умело устроено.
– А что остается! – восклицает он в ответ на мой комплимент. – Раз уж здесь так тесно, все должно быть…
– Функционально…
– Точно! Функционально!
Мой главный козырь с Шарлем – лингвистика.
Между сиденьями Шарль кладет поднос, который служит сервировочным столиком для бутылки и орешков. Погода теплая, поэтому я опускаю стекло, ночной ветер ласково обдувает мой затылок. Я принес приличный виски, не слишком дорогой, но и не дешевку. И несколько пакетов с чипсами и соленым печеньем.
Мы с Шарлем совсем не разговариваем. Смотрим друг на друга, улыбаемся. Светлые минуты спокойствия. Мы как два старых приятеля, устроившиеся в креслах-качалках на террасе после семейного ужина. Я позволяю мыслям свободно парить, и они возвращаются к Альберту Камински. Смотрю на Шарля. К кому я ближе? Не к Шарлю. Он потягивает виски, взгляд его блуждает по ветровому стеклу, уходя дальше, за гигантский бампер, вглубь тихого родного квартала. По своему складу Шарль – жертва. Мы с Камински попали во власть стихийных обстоятельств, в принципе мы оба могли бы стать убийцами. Это вполне возможное логическое развитие событий, потому что мы склонны к радикальным решениям. Шарль, отказавшийся от всякой надежды, возможно, самый мудрый из нас троих.
За вторым стаканчиком виски меня посетила тень Ромена, а вместе с ним – и та череда неприятностей,
– Полагаю, я как-нибудь сам разберусь.
Конечно, вот так, ни с того ни сего, прозвучало это не очень понятно, и вряд ли Шарль действительно уяснил, о чем я говорил. Он мечтательно вгляделся в свой стакан, потом пробормотал несколько слов, которые при желании могли сойти за согласие. Наконец кивнул и покачал головой, словно хотел сказать, что так оно и лучше, он понимает. Я отвернулся к веренице машин, асфальту, блестящему под желтыми пятнами фонарей, тени заводской стены, похожей на тюремную. Для меня это был канун Великого Испытания, в которое я вложил все мои силы, и даже больше того. Я смаковал каждое мгновение покоя, как если бы завтрашний день мог стать для меня последним.
– Если вдуматься, это странно…
Шарль подтвердил, что да, странно. Только сейчас, благодаря виски, я задаюсь вопросом: а зачем я сюда пришел? Боюсь, что мне просто понадобились силы: ведь если завтра я все провалю, то вот моя наглядная перспектива: машина на колодках в пустынном предместье. Не очень-то любезно по отношению к Шарлю.
– С моей стороны это свинство…
Без колебаний Шарль кладет мне руку на колено и говорит:
– Не бери в голову.
И все же мне не по себе. Я пытаюсь отвлечься:
– А радио у тебя есть?
– Еще бы! – заявляет Шарль.
Он протягивает руку и нажимает кнопку: «…генеральный директор которого получил выходное пособие в размере 3,2 миллиона евро».
Шарль выключает.
– Во дает, а? – говорит он с восхищением.
Не знаю, относится ли его замечание к информации, или он просто рад продемонстрировать мне комфорт своего жилища. Мы посидели еще часок.
Потом я сказал, что мне пора. Я должен еще раз все просмотреть, как следует сосредоточиться.
Я ничего не сказал, но Шарль указывает на бутылку:
– По последней на дорожку?
Я сделал вид, что раздумываю. Я и в самом деле раздумываю. Это неразумно. Я отвечаю: нет, это неразумно.
Проходит еще несколько долгих минут, светлых и безмятежных. Покой. Мне хочется плакать. Шарль снова кладет руку и треплет меня по коленке. Я сосредоточенно разглядываю свой стакан. Пустой.
– Вперед, труба зовет…
Я поворачиваюсь, нащупывая ручку дверцы.
– Я тебя провожу, – говорит Шарль, открывая со своей стороны.
Стоя у капота машины, мы пожали друг другу руки.
Не говоря ни слова.
Направляясь к метро, я спрашиваю себя, не стал ли Шарль моим единственным другом?
20
Еще пять дней до четверга, и отступать будет некуда. Такой обратный отсчет и успокаивает, и ужасает. На данный момент я предпочитаю спокойствие.
Несмотря на полбутылки шотландского виски, выпитого накануне, вскочил я на рассвете в полной боевой готовности. Проглатывая кофе, констатировал, что просмотренные карточки начинают усваиваться. В понедельник или во вторник я должен получить результаты дополнительного расследования, и мне останется день или два на выработку стратегии. Лишь бы там было чем поживиться.