Темные кадры
Шрифт:
Люси объяснила матери, что та должна делать или говорить, если журналисты пристанут к ней по телефону, на станции метро, в супермаркете, на тротуаре, на лестничной площадке, в коридоре ее архивного центра, в лифте. В туалете ресторанчика. По ее словам, если не отвечать ни на какие вопросы, газетчики скоро о нас забудут и вернутся только на процесс, который состоится не раньше чем года через полтора. Я воспринял сообщение об этом сроке с мужеством. Разумеется, я произвел подсчеты. Исходя из самого мягкого приговора, я вычел все сокращения срока, на какие только мог рассчитывать, и еще период предварительного заключения. В результате срок все равно получился неимоверно долгим. Никогда еще мой возраст не представлялся мне столь угрожающим.
Вдруг, благодаря телевидению,
Следственный изолятор вполне оправдывает свое название. Не считая купли-продажи всех видов, жизнь здесь останавливается, ну или почти. Единственное, что все время меняется, – это личный состав. Нас должно быть четыреста заключенных, а на самом деле семьсот. Если придерживаться точных цифр, получается что-то около трех и восьми десятых арестанта на камеру. Это просто чудо, если вас не запихнут вчетвером в камеру, предназначенную для двоих. Первое время было тяжело: за восемь недель я одиннадцать раз сменил либо камеру, либо соседей. Трудно себе представить, что население столь оседлое могло быть столь нестабильным. Я всяких повидал в своей камере: жестоких буянов, психов, депрессушников, фаталистов, налетчиков, наркоманов, самоубийц, наркоманов-самоубийц… Словно тюрьма прокручивала передо мной рекламный ролик.
Здесь царит дух предпринимательства. Всё покупается, продается, выменивается, выманивается и оценивается. Тюрьма – это постоянно действующая биржа первичных ценностей. Мой свиной пятачок стал для меня хорошим уроком: после него я больше ничего не держу при себе и свел свой гардероб к двум исключительно отвратным костюмам, которые ношу попеременно – неделю один, неделю другой. Я минимизировал свои запросы.
Советчиком у меня Шарль.
Не считая девочек, я имею в виду Николь и Люси, он был первым, кто со мной связался. Шарль получает мои письма через три дня после отправки, а вот когда он мне пишет, требуется больше пятнадцати дней, чтобы я получил свою корреспонденцию, потому что она проходит сначала через кабинет судьи, который ее фильтрует и пропускает, когда у него находится время. Я так и вижу моего Шарля в его машине, с блокнотом, пристроенным на руле. Без труда воображаю, как он пыхтит от усилий. Наверняка то еще зрелище. В своем первом письме он написал: «Если ответишь только ты не обязан скажи там еще Мориссе знаешь Жорж Мориссе хороший мужик я знаю его по тем временам когда я был на твоем месте».
Читать творения Шарля – это как вести с ним разговор. Он не пользуется знаками препинания, и так километр за километром, как ведет его мысль.
Чуть ниже: «Я приду повидаться с тобой совсем скоро не то чтобы я не мог когда хочешь всегда можешь но мне это напомнит тяжелые моменты лучше бы не надо но раз я хочу тебя видеть то все равно приду». Преимущество его прозы в том, что ты следишь за ходом его размышлений.
Жорж Мориссе, о котором он говорит, – это один из надзирателей с самой лучшей репутацией. Он прошел все ступеньки тюремной карьеры одну за другой. Я рассказал Шарлю, что теперь он старший прапорщик, и Шарль написал мне: «Что Мориссе старший прапорщик меня это не удивляет потому что он трудяга он хочет добиться и добьется вот увидишь он на этом не остановится не удивлюсь если он пройдет конкурс на лейтенанта вот увидишь».
Дальше идут еще несколько восторженных строк. Шарль просто в экстазе от стабильного карьерного роста старшего прапорщика Мориссе. Надо было попасть в тюрьму, чтобы узнать, что мой лучший, мой единственный приятель уже дважды там побывал. И именно здесь
А еще в своих посланиях Шарль писал: «Я знаю немного те места и мог бы наверно помочь тебе понять как там все устроено потому что поначалу ты само собой растерян и бывает что получаешь по морде сразу по прибытии а когда ты в курсе что и как иногда можно избежать самых неприятных проблем».
Предложение пришлось как нельзя кстати, потому что мне только что наложили еще два шва на левую надбровную дугу – следствие небольшого расхождения во взглядах сексуального характера в душевой комнате с несколько примитивным бодибилдером, которого мой возраст не обескуражил. Шарль стал моим ментором, и я в точности следовал его советам, должен прямо об этом сказать.
Совет по поводу одежды исходил от него, и еще масса других мелких уловок, которые позволяли сохранить б'oльшую часть своей порции еды, не сунуться по недосмотру в «запретные зоны» различных кланов, чья протяженность и конфигурация изменялись по негласным, но строгим и довольно мистическим правилам, не давать спереть у тебя то, что ты только что купил, или не оказаться слишком быстро изгнанным со своей койки кем-то из вновь прибывших.
Шарль также объяснил мне, что в действительности самой большой угрозой был тот факт, что мне два раза подряд разбили морду: я рисковал тем, что ко мне станут относиться как к козлу отпущения, типу, которому в любой момент можно расквасить физиономию.
«Это дело надо тормознуть и дать обратный ход и тут есть два решения первое это набить морду самому крутому в твоем отделении а если это не пройдет или ты не сможешь этого сделать без обид думаю что с тобой так оно и будет нужно поискать защиту у кого-то кто заставит тебя уважать».
Он прав, Шарль. Это стратегии шимпанзе, но тюрьма и не до такого доводит. Я прокручивал эту мысль в голове и начал присматриваться к крутым парням, задаваясь вопросом: под каким соусом я смогу получить защиту одного из них?
Сначала мой выбор пал на Бебету. Это был чернокожий лет тридцати, которому наверняка сделали лоботомию в юном возрасте, и с тех пор он функционировал исключительно в двоичном коде. Когда он поднимает гири, то осознает только две команды: поднять/опустить, когда ест – разжевать/проглотить, когда идет – правая нога/левая нога и так далее. Он ждет суда за убийство румына-сутенера ударом кулака (кулак вперед/кулак назад). Ростом он под два метра, и если убрать кости, то останется около ста тридцати кило мускулов. Отношения с ним основываются на принципах, близких к этологическим [22] . Я сделал первые шаги, но этому типу потребуются недели только на то, чтобы запомнить мое лицо. И я даже не надеюсь, что в один прекрасный день он вспомнит мое имя. Первые контакты завершились успешно. Я добился выработки первого условного рефлекса: он улыбается, когда я подхожу. Но весь процесс затянется очень надолго.
22
Этология – полевая дисциплина зоологии, изучающая генетически обусловленное поведение (инстинкты) животных.
То, что Шарль сказал мне о старшем прапорщике Мориссе, отложилось где-то у меня в голове, сам не знаю почему. В течение дня я ловил себя на том, что думаю о нем или наблюдаю за ним, когда он проходит мимо моей камеры или во дворе во время прогулки. Это мужчина лет пятидесяти, полноватый, но крепкий, чувствуется, что он давно работает в пенитенциарной системе и прямое столкновение, если таковое должно случиться, его не пугает. Он следит за всем окружающим опытным глазом. Я видел, как он делал замечание Бебете, который весил в три раза больше, чем он. Конечно, он представляет власть, но в самой его манере говорить, объяснять, что именно ему не понравилось, было нечто меня заинтриговавшее. Даже Бебета уловил, что этот человек воплощает власть. Вот тут у меня и появилась идея.