Тёмные сказки
Шрифт:
Мне даже приходилось сдерживать себя, чтобы не вытянуть к ней шею, сложив губы бантиком, в глупой надежде, что она хоть слегка тронет их поцелуем. Я тряхнул головой, чтобы сбросить с себя это наваждение, и только тут понял, что она уже повела свой рассказ, и что если я и дальше буду бессмысленно хлопать глазами и ушами, то точно останусь без репортажа.
– … И вот тогда, чтобы пресечь все их эти безобразные выходки, мне и пришлось забить ставни досками и укрепить вход в моё жилище. Должна сказать, что, по сути, вся жизнь проходит взаперти.
Нет, как-то, раз я вышла и крикнула, как можно громче, что скоро сюда приедет мой муж со своими дружками, и тогда им всем не поздоровится. Теперь, только завидев вдалеке какое-либо движение, весь посёлок словно вымирает. Боятся. Так им гадам и надо.
Примерно в то же время появилась и надпись на доме. Она не стирается. Я хотела оттереть её, но у меня ничего не получилось.
– Я ответила на Ваш вопрос?
– А… – меня словно окатили холодной водой. – Да, но…
Я всё слышал, но так заслушался её речью, что мой собственный голос казался здесь неуместным.
– Но я так и не понял, кто Ваш муж?
– Как? Это же написано крупными буквами на моём доме!!!
– Так это правда?
Уверен на все сто процентов, что в тот момент у меня был самый идиотский вид не только за мою жизнь, но и за историю всего человечества.
– Да. Это чистая правда. Мой муж участвовал во взрывах домов, тренировал шахидок, набирал новые кадры в бандформирования.
Запечатлей меня тогда фотограф, то первое место на конкурсе «бараны и ворота» мне было бы обеспечено. Я вытаращился на неё до неприличия, меня начала долбить крупная дрожь и мандражка и захотелось поскорее убраться подальше подобру-поздорову. Но потом я сказал себе: чувак, ты же ехал столько дней именно за этим. Отступать теперь поздно.
Отпавшую было челюсть я вернул на место без помощи рук. Это уже говорило о многом. Потом я с трудом сделал непроницаемое выражение лица и приготовился к дальнейшему диалогу.
Девушка молча смотрела на перемены, происходящие со мной.
– Кажется, Вы сумели справиться с собой, – сказала она почти шёпотом.
– Да, – ответил я чуть громче.
Мы посмотрели друг другу в глаза. Как ни странно, обожание, зародившееся во мне в первые минуты, не исчезло, а её взгляд как будто оттаял и значительно потеплел. Я был готов уже втрескаться по самые уши, но несоответствие моих впечатлений и того, что она говорила, останавливало меня.
– А Вы не хотите подшутить надо мной? – использовал я свою последнюю зацепку.
Она молча покачала головой.
– Дела, – проговорил я в воздух и прочистил горло.
– Ещё чаю? – вопрос был задан таким тоном, как будто ничего не случилось.
Я посмотрел на чашку, та была совершенно пуста.
– Да… нет… не стоит… впрочем, можно…
Да что это со мной, Господи?!
Она рассмеялась. Этот смех был подобен тихому ликованию небес. Она взяла чайник и наклонилась, чтобы налить мне дымящегося напитка. Меня
– Но что может связывать такое светлое создание, как Вы, с таким извергом, как Ваш муж.
Она улыбнулась. Без слов было понятно, что она скажет: такая горечь сквозила в этой улыбке.
– Я люблю его.
– Как?! – я просто взорвался.
Я вскочил со своего места, чуть ли не бросил свою чашку на стол и стал, как бешеный носиться взад и вперёд по кухне.
– Как можно любить тварь, в которой и человеческого-то ничего не осталось? Как можно любить того, на чьей совести сотни, если не тысячи трупов?!!!
Я негодовал. А она всё также сидела и улыбалась, непоколебимая, как скала.
– Любовь зла.
– Это не ответ!
– Сердцу не прикажешь!
– Это тоже!
– Вам не понять.
– Мне?
Я остановился, как вкопанный, словно наткнулся на бетонную стену. Я сел обратно, взял чашку, сделал глоток и, отставив её, вновь заговорил. Мне постоянно приходилось сдерживать себя, чтобы не раскричаться.
– Вы хоть понимаете, что натворил он и такие, как он?
– Прекрасно понимаю.
– А мне кажется, что Вы совсем не понимаете!
– Ошибаетесь.
– Но как же так? Как Вы можете принимать ласки от рук, пропитанных кровью? Вы не боитесь замазаться?
Она улыбнулась. Но на этот раз как будто с ехидцей.
– Нет, – ответила она, – не боюсь.
– И Вам не жалко всех тех погибших людей? А сколько среди них было ни в чём не повинных детей? А сколько родственников у них осталось, на всю жизнь обречённых нести с собою этот тяжкий груз потерь?
– Жалко.
Если честно, я вздохнул с облегчением. По крайней мере, кроме любви к чудовищу, у неё было всё нормально. Благодаря одноимённому мультику я вспомнил, что красавиц иногда тянет на чудовищ. Может это что-то психическое?
– Жалко, – повторила она. – Вы даже не представляете себе, насколько мне всех их жалко, насколько я понимаю оставшихся в живых, но потерявших своих близких. Каждая новая жертва отзывается во мне болью. Она словно кричит мне, молит о помощи…
Во мне зажглась слабая искорка надежды. Раз это всё так её гнетёт, то, может, ей нужен всего лишь толчок, чтобы она отказалась от этой несуразной любви. Но для начала я решил набрать ещё материала для репортажа.
– А есть во всём этом смысл? – напрямую спросил я.
– В чём? – не поняла она.
– Ну, вот во всех этих смертях, в отнятии радости у родных и близких? Мне интересно: ради чего всё это делается? Ради каких таких великих целей гибнет столько народу? Причём, как с одной, так и с другой стороны? Ну, с капиталистами всё ясно: им новые рынки сбыта подавай, да нефтяные скважины! А тут-то что?
Господи, как она улыбалась, слушая всю эту тираду! Я даже готов был забыть обо всём на свете, только бы всегда она была рядом со мной и могла бы вот так улыбаться… хотя бы изредка.